Однажды я разбирала вещи своих родителей и случайно наткнулась на старую пожелтевшую тетрадь, исписанную мелким папиным почерком. Каждый раз, прикасаясь к вещам своих родителей, испытываю волнение, а эта тетрадь была не просто папиной вещью, в ней письма к моей маме, написанные в разное время, под каждым из них аккуратно стояла дата.
Раньше я никогда не видела эту тетрадь, как не видела и самих писем. Для меня стало загадкой: если папа писал их маме, то почему не послал? Или это были своего рода черновики, которые он потом переписывал и посылал? А если это не так, то читала ли их когда-нибудь мама? И вообще знала ли она о том, что он всю жизнь писал ей?
Волнуясь, читаю первое письмо:
«Милая, родная, любимая Клавочка, здравствуй! Я не знаю, сейчас у тебя утро, день или вечер, да это и не имеет никакого значения. Клавочка, я, проводив тебя, не нахожу себе места, мне без тебя очень тяжело, спасают только наши дети. Я никак не могу поверить, что нас разлучает такое расстояние, что ты так далеко от меня, милая моя Голубка!
Закончился ещё один день без тебя. Я работал, после работы зашёл в ясли за нашей доченькой. Вечером готовил ужин, потом проверил уроки у Володи, Эличка играла со своей куклой. Она несколько раз повторяла слово «мама», я понял, Клавочка, что она скучает и ждёт тебя.
После того, как я уложил детей спать, сел писать тебе это письмо. Клава, мне кажется, я скучаю больше, чем дети, но не показываю вида, как мне тяжело. Хочу тебе признаться в том, чего не говорил никогда. Я полюбил тебя давно, когда увидел среди других девушек на вечорке. Что я мог сделать тогда? Только любоваться тобой, твоими васильковыми глазами, каких я никогда в жизни не видел.
Годы и события развели нас, но каждый раз, когда я ложился спать, непременно представлял твои глаза, они всюду были со мной, не оставляли меня нигде. И тогда я подумал: «Почему я продолжаю видеть эти глаза, даже спустя годы? Кто эта девушка, которая врезалась в мою память и не даёт мне покоя вот уже столько лет?»
Клавочка, в моей жизни были девушки, но я всегда любил только тебя, думал о тебе… Когда я попал на фронт, не скрою, это было страшно. Он был подобен мясорубке, которая работала круглосуточно… Я понимал, что выйти из боя живым почти невозможно, смерть ходила за каждым солдатом тенью, чтобы в любой момент уничтожить его.
Накануне своего первого боя я почти не спал, разные мысли были в моей голове. Понимал, что завтрашний день может стать последним в моей жизни, что я никогда больше не увижу свою маму, отца, сестру и братьев, свою родную деревню…что моё холодное тело будет лежать поверх земли, не преданное ей… Но куда страшнее для меня была мысль о том, что я никогда не увижу твоих васильковых глаз, что ими будет любоваться кто-то другой…
Под утро я чуть забылся, но прозвучала команда «Подъём!» Я встал решительно и легко с одной лишь мыслью: «Из боя вернусь живым!» Сам бой описывать не буду, не хочу, чтобы ты знала этот ужас. Когда я ощутил сильный удар по ноге, и стал падать, теряя сознание, я видел твои глаза, Клавочка! Даже в этот страшный для меня момент ты была рядом со мной…
Когда я очнулся, было темно и тихо. По-видимому, бой закончился, нигде никого не было. Я попытался встать, но острая боль вызвала потерю сознания вновь, так было несколько раз, но даже тогда я отчётливо видел перед собой твои глаза. Они возвращали моё сознание, призывая меня тем самым к жизни, я стал бороться… и выжил. Клавочка, я выжил благодаря тебе, любовь моя!
Милая моя Клава, скоро утро, ночи как будто и не было, потому, что я всю эту ночь был мысленно с тобой. Впереди полный трудовой день, заботы, хлопоты. Вову провожу в школу, а Элю в ясли. Лечись, моя дорогая, ты нам очень нужна, Клавочка!
Считаю дни до твоего возвращения, осталось 13. Вечером зачеркну в календаре ещё один день, прожитый без тебя. Это очень трудно не видеть тебя, моя любимая! Возвращайся скорее домой! Крепко целую тебя и очень люблю. Твой Василий.
12 мая 1956 года.»
Дата, поставленная под письмом, даёт основание предположить мне, что в это время мама находилась на излечении после тяжелейшей болезни, вызванной смертью ребёнка, моего старшего брата, который умер от кори.