1827 - 26

   20 июля 1827 года

   Третьего дня Константин Матвеевич Бороздин пригласил меня сопутствовать ему в Сергиевский монастырь, на 17-й версте от Петербурга по Петергофскому шоссе. Жена его и сестры-девицы дали обещание сходить туда пешком на поклонение угоднику Божию.

   Мы отправились в половине шестого вечером. Нас было человек около двадцати дам и мужчин. За нами ехала карета и телега с съестными припасами. Невзирая на усталость еще от вчерашнего похода в Лесной корпус, я чувствовал себя бодрым и свежим. Некоторые из девиц Бороздиных и Поленовых очень милы. Мы все шли пешком. Непринужденность, добрая приязнь, царившие в нашем обществе, приветливость и ласка моего почтенного начальника К.М.Бороздина и его супруги, превосходная дорога между двумя рядами дач, из коих каждая возбуждала желание пожить в ней, прелестнейшая погода -- все соединилось, чтобы сделать паше путешествие приятным. Каждые две версты мы садились отдыхать около какой-нибудь дачи. Константин Матвеевич потчевал нас вином для подкрепления сил, а Д.В.Поленов, еще в городе нагрузивший свои карманы пряниками, ни для кого их не жалел.

   Из дач мне больше всех понравились две: графини Завадовской и князя Щербатова. Перед последней прекрасный фонтан, почти у самой дороги, приглашает усталого пешехода отдохнуть и испить его чистой воды. Мы пришли в монастырь около полуночи и остановились в гостинице. После сытного и оживленного ужина мужчины удалились в другую комнату и расположились спать на полу. За перегородкой два священника и дьякон, привезшие в монастырь хоронить покойника, вели жаркий теологический спор. По звуку стаканов и бутылок можно было заключить, что они сопровождали свой спор обильными возлияниями. Противники замолкли только с восходом солнца и, наконец, захрапели, изнемогши под двойным бременем богословских прений и пунша. Тогда только и нам удалось заснуть.

   После утреннего кофе Константин Матвеич, Поленов и я отправились ко взморью. Но, не зная дороги, мы забрели в болото и вернулись обратно осматривать монастырь. Он обширен, с церковью старинной архитектуры. Вокруг прелестный вид. Вдали синеет море, а за ним, как крылья чаек, белеют башни Кронштадта и мелькают паруса кораблей. Из памятников на кладбище обращает на себя внимание памятник фамилии графов Зубовых. Над подземельем, где покоится прах их, возвышается здание для тридцати инвалидов, которые, в ожидании вечного покоя, находят здесь возможный земной покой. Прекрасная мысль заменить пышную эпитафию на мавзолее добрым словом из глубины признательного сердца.

   Зато что за надписи на некоторых других памятниках! Бедные покойники еще меньше захотели бы умирать, если бы знали, что память их будет прославлена такого рода прозой и стихами. На одном монументе жена благодарит мужа за то, что он сделал ее матерью; на другом -- неутешная супруга просит проходящих плакать над ее усопшим мужем по той уважительной причине, что он был камер-фурьером, и т.д.

   В половине одиннадцатого мы отправились к поздней обедне, а после обеда несколько человек из нашего каравана пошли в Стрельну, находящуюся верстах в двух от монастыря. В дворцовом саду между двумя холмиками у маленькой речки расположен прелестный цветник. Вид с мостика на каскад очарователен. В нескольких шагах, в глубине дикого бора, другая или та же речка, силясь перепрыгнуть через небольшую преграду, падает вниз, рассыпаясь серебряными брызгами, а затем тихо извивается под шатром липовых и сосновых ветвей. Прелестный уголок! Как хорошо отдыхать на дерновом канапе против каскада! На возвратном пути мы пытались подкупить сторожа, чтобы он позволил нам нарвать цветов для наших пилигримок. Но он был неумолим.

   В гостинице мы застали наших уже в сборах на обратный путь. Но прежде нам еще предстояло отслушать молебен. Поленов и я, мы отправились в церковь раньше, с целью побывать на колокольне. Вскарабкались мы на нее с большим трудом по такой крутой лестнице, что нам то и дело грозила опасность стукаться лбом о верхние ступеньки ее. Но что за прелесть там! С одной стороны морская пелена с Кронштадтом, с другой -- Петербург как на ладони; напротив -- увенчанная соснами Дудергофская гора, белеющие лагери у ее подошвы. Мы погрузились в созерцание вод, лесов и полей, но вдруг были выведены из него ударами колокола над самым ухом. Невольно вздрогнув, мы оглянулись: на колокольне никого, кроме нас двоих, а язык одного из колоколов мерно ударяет о стенки его. Наконец мы разглядели привязанную к этому языку веревку и поняли, что это трезвонили снизу. Со смехом, затыкая уши, спустились мы с отвесной лесенки и застали всех наших в церкви, где уже служили молебен.

   Обратный путь в Петербург был так же приятен и весел. Невзирая на эпиграммы дам, которые из усердия к св. Сергию непременно хотели идти пешком, я сел на дрожки вместе с попечителем и проехал почти половину дороги. Вечер был редкий, и мы прибыли домой в два часа ночи.