На этом меня отправили в тюрьму. Там я сначала попала в канцелярию. Посреди комнаты стояли два следователя и тихонько переговаривались о чем-то. Ко мне подошел лысый толстяк, подвел меня к столику, на котором были разложены открытые плоские ящички, и стал брать у меня отпечатки пальцев.
Он делал это так старательно и так от усердия сопел, что пот выступил на его лбу и на лысине.
«О господи! Какой идиотизм!» — подумала я, и вдруг мне стало так смешно, что я, не выдержав, громко расхохоталась. Оба следователя обернулись.
— Истерика, — констатировал один. Его товарищ встретил мой смеющийся взгляд.
— Никакая не истерика, — с какой-то горечью заметил он, — ей действительно смешно.
После взятия отпечатков меня отвели в камеру на четвертом этаже. В камере находилось пятеро женщин, арестованных этой ночью либо утром этого дня. Все пятеро, видимо, уже устали плакать. Мое имя было им известно, и они дружно ахнули, что меня тоже арестовали. Из этих первых сокамерников мне запомнились двое. Молодая девушка Валя, харбинка (в эту ночь забрали также ее сестру и мать, всю семью; отец давно умер).
Затем научный работник Ольга Борисовна, тридцати восьми лет, микробиолог. Муж ее был физик, его тоже забрали в эту ночь. Их грудного ребенка, шестимесячного сынишку, увезли в детдом…
— Мы женаты пятнадцать лет, но у нас не было детей, — горько жаловалась Ольга Борисовна, — я столько лет лечилась… и вот родила, сына. Сколько было радости! Мы были так счастливы. Я назвала сына, как и мужа, — Олег. А теперь… что с ним, моим крошкой?..
Вечером меня вызвали на допрос.
— Кто на букву «М»?..
Старший следователь Александр Данилович Щенников оказался еще молодым, лет тридцати, довольно красивым мужчиной. Серые, стального цвета глаза смотрели жестко, недобро, но мне показалось, что в глубине его глаз затаилась щемящая боль и растерянность.
Этот жесткий человек с первого дня вызывал у меня непонятное чувство жалости к себе…
Когда мы покончили с анкетой, я устроилась на стуле поудобнее и спросила:
— Так почему меня арестовали? Следователь на мгновение отвел глаза, но заставил себя посмотреть мне прямо в лицо.
— Вам придется подписать этот протокол… прочтите… из него узнаете, в чем вас обвиняют.
Я прочла и удивленно посмотрела на Щенникова.
— Вы не находите, что это уж чересчур глупо? — спросила я.
Согласно протоколу меня и моих товарищей обвиняли в попытке «реставрации капитализма методом террора и диверсии».
— Вы думаете, я это подпишу? — спросила я.
— Раньше или позже подпишете, — устало уронил следователь.
— Но, товарищ следователь…
— Называйте меня… меня зовут Александр Данилович.
— Поняла. Постараюсь никак вас не называть. Послушайте, смотрите мне прямо в глаза и скажите, что вы сами верите в это… ну в эту чушь!
Щенников усмехнулся: «Черт побери, что я — круглый идиот, не понимаю, кто передо мной сидит?»
— Ладно, — добавил он, — вы сегодня устали. Все-таки арест — это травма, отправлю-ка я вас лучше спать» если, конечно, уснете… Постарайтесь уснуть. Завтра я вас вызову.
— Спасибо, — сказала я. — У меня к вам просьба: необходимо уведомить о случившемся маму, ведь она теперь от беспокойства с ума сходит.
— Не положено.
— Как не положено?.. Но ведь это жестоко. Одну ночь не явлюсь домой, другую, мама может подумать, что со мной случилась беда.
Щенников взглянул на меня с любопытством.
— У вас действительно беда, Валентина Михайловна.
— Какая же это беда? Я жива, здорова. Если хотите знать, мне даже очень интересно посмотреть, какие у нас тюрьмы, какие методы следствия…
— Ваша мама обратится в милицию, — перебил меня Щенников, — там ее надоумят, где вас искать…
Свободное копирование
