авторов

1427
 

событий

194062
Регистрация Забыли пароль?
Мемуарист » Авторы » Nina1918 » Отрочество и юность

Отрочество и юность

10.03.1930 – 22.06.1941
Томск, Томская, Россия

Мама работала воспитательницей и вела уроки в детском доме, а папа – в г.Тайге, на выходные приезжал домой.

Началось резкое ухудшение со снабжением продуктами. От НЭПа перешли к политике ликвидации кулачества как класса на основе сплошной коллективизации. У зажиточных крестьян отбирали хлеб (зерно), скот, их выселяли из домов и сел, отправляли на необжитые места.

На моих глазах на ст.Тутальская выселяли семью Горловых с детьми. Посадили всех на телегу, захватив кое-какие вещи. Дочь, лет 16-17, рвалась с воза, плакала, не хотела уезжать из родного дома и от друзей. А за что их выселяли? Они имели свою хлебопекарню, мы покупали у них вкуснейший белый хлеб.

За период учения в 5 и 6-м классах мне запомнилось чаепитие в школе. Нам подавали чай в бокалах из керамики, очень приятный. А хлеб приносили из дома. Там мы выращивали помидоры, картофель. Мы с Зиной в летнее время до школы, если уроки после обеда, и после школы, елси уроки с утра, ходили за ягодой и за грибами в лес. Приносили по ведру. Грибов насаливали по 2 большие кадки.

В 1931 году переехали в Томск. Мама работала в школе, вела уроки с трудновоспитуемыми детьми. Затем с глухонемыми, со слепыми, пройдя подготовку. Папа вел уроки музыки и пения в школах. Годы наступили очень тяжелые, голодные. Был неурожай (голодомор) по всей России и на Украине, где вымерло много плодородной земли. До голода и после о ней говорили: посадишь оглобню – вырастет телега.

Нашу семью поддерживало то, что из Тутальской мы привезли картофель и помидоры в ящиках. Ежегодно сажали картошку, капусту на школьных огородах и картошку в поле (картошку и капусту сажали на склоне горы около реки Ушайки, где сейчас построен мост, у улицы Красноармейской). Картошку для посадки носили на спичечную фабрику. Поливать капусту на школьном огороде я носила воду из Белого озера. Хлеб давали по карточкам, и то не каждый день. Однажды не давали неделю, а потом отоварили медовыми пряниками – мы с Зиной несли их в мешке, перекинув его через палку. А хлеб получаели черный, мякоть как глина, посредине куска – большой комок соли. Хлеб сразу разрезали на куски и каждому вручали кусок – хочешь – ешь сразу, хочешь – растягивай. Клали каждый под свою подушку. Таля часто свою порцию отдавала Косте - сыну. Однажды он смотрел в трелку с супом и крошками черного хлеба, тянулся и просил «Мяска, мяска», приняв хлебные куски за мясо.

______________________________________

ТОМСКИЙ ХРОНОГРАФ, 2005 г., стр 45. 
1932 год.

Томск был беден, запущен, заборы разобраны на топливо, тротуаров не было. Люди побойче уехали в Новосибирск, в Кузнецк. Чай пили без сахара. В буфете продавали славянскую воду и картонные коробки для конфет. В Томске хлеб походил на глину. Я вспомнил двадцатый год.

Илья Эренбург, писатель

_______________________________________

В те годы (тридцатые) я думала: неужели возможно есть белый хлеб с маслом и сыром? И до сих пор, 1-го января, когда много остается еды от встречи Нового года, я выбираю белый хлеб, делаю бутерброд, ем с сыром и восстанавливаю желание тех голодных времен и... наслаждаюсь.

Года с 1935 стало со снабжением лучше. Хлеб продавался свободно. А с 1939 года с началом войны с Финляндией опять стало хуже – хлеб был такой, что трудно заставить себя есть его. (В нашей студенческой столовой – хороший).

Переехав в Томск, мы с Зиной учились в одном классе - в 7 и 8-м – в школе  ФЗС № 9 (фабрично-заводская семилетка). Восьмых классов не было. Открыли восьмые классы – из всех школ города стали набирать учеников в 8-е классы. В следующем году – набирали в девятые. Школа ФЗД-9 – фабрично-заводская девятилетка.  После 9 класса можно было поступать в институты. Но принимали тех, кто поработал на заводе. В основном, это касалось мальчиков. Были рабфаки – рабочие факультеты, где проходили подготовку для поступления в институт.

В школе, когда мы учились в 8 и 9-м классах, силами комсода (комитет содействия из родителей) было организовано горячее питание.

В осеннее время нас послали на уборку картофеля и капусты с заснеженных полей. А одеты-то были плохо, некоторые девочки в резиновых тапочках. Трудно было что-либо купить.

Однажды я пришла в школу босиком, а меня в 7 и 8-м классе вызвали к доске. Стыдновато было. Вскоре меня премировали туфлями.

Разнообразная одежда (хотя бы 2-3 смены за год) мало у кого была.  Да и самое лучшее – это пионерский синий сатиновый костюм, портупея, кожаный ремень и ремень через плечо.

Я была комсомолка. И мы мечтали о комсомольском костюме: цвета хакки и ремень через плечо. Но так и не поносили, т.к. наш секретарь комсорга, не успев организовать их приобретение, умер от туберкулеза.

Я была техническим секретарем комсомольской организации. В раннем детстве я посещала организацию “Красная звездочка”, затем – октябрята. Затем – пионерскую организацию, была вожатой звена отряда.

В нашей семье никогда не упоминалось о религиозных праздниках и не отмечали их. Из раннего детства помню, что отмечали Пасху – до 23-24 года. Елки были запрещены.

До 30-х годов нельзя было носить галстуки. Зонтики, шляпки, иметь в квартире картины. Все это считалось мещанством. Рабочий костюм, красная косынка – делегатка.

Училась стрелять, сдавала на значок «Ворошиловский стрелок». Может быть, поэтому во время войны на стрельбище мои выстрелы были самые точные.

В 1924 году было создано губернское отделение общества «Долой неграмотность». Все неграмотные должны были быть охвачены обучением. Женщины, имеющие маленьких детей, не могли посещать вечерние школы. Потому ученики старших классов занимались с ними на дому.

За мной были закреплены три двухэтажных деревянных дома на Октябрьской улице напротив Троицкой церкви. На занятия собирались вечерами в одной из квартир. Спали мы в одной комнате по 4, иногда 5 человек. Я и Зина имели свои полки для учебников и тетрадей. Это две пластины, соединены юрками (катушки из-под ниток) висели около своей кровати.Семья доходила до 9 человек, пока Леля с семьей не получили квартиру на Октябрьской улице. Сейчас этот дом принадлежит Троицкой церкви.

 

***

 

После окончания 9-го класса в 1934 году поступила на курсы по подготовке в мед.институт при Рабфаке. Вскоре была чистка партии. Директор Рабфака, чтобы проявить свою бдительность, исключил меня с курсов, как дочь бывшего священника. Я плакала, папа очень переживал. А мама в это время была в г. Бийске на учебе для занятий с глухонемыми. Райком Комсомола послал меня работать на Ламповую мастерскую, которая находилась на площади Батенькова. Восстанавливали перегоревшие лампочки: разгрызали, надевали спираль и снова спаивали.

Однажды я включила рубильник и, по неосторожности, взялась голой рукой за рукоятку, выше ручки за оголенное место. Меня так дернуло током, что еле отошла. Поставили меня на землю.

Когда мама вернулась из Бийска, она пошла в Райком и Горком Комсомола и добилась, чтобы мне разрешили уйти из ламповой мастерской на учебу. Выбирай что хочешь:  или курсы, или 10 класс, только что образовавшийся. Я пошла в 10 класс. Но так как опять были собраны ученики из всех школ города, то нашему замечательному учителю математики (Александр Александрович Фигуровский пострадал безвинно в 1937 году, как многие тысячи людей) нужно было подогнать под один уровень знаний всех пришедших. Мне стало скучно, и я бросила учебу, какое-то время не училась до нового набора на курсы.

В 1935 году вновь поступила, окончив их, в том же году поступила в мед.институт.

В 1937 году вновь переживания: папу арестовывают, меня исключают из комсомола, как дочь врага народа, снимают со стипендии. Мама лежит в клинике, уже последний период своей жизни. Папу арестовали в нось с 23 на 24 августа. Было воскресенье. Я пошла с подругой к маме. Во дворе клиники, где размещался профком, я колебалась – куда мне вперед идти: к маме с передачей или в профком сообщить об аресте отца. И я пошла в профком.

А на комсомольском собрании зачитали всех, у кого арестовали родителей, что это дети врагов народа, они скрывали об аресте, и мы их разоблачили. В том числе и меня. Я была так возмущена (секретарь комсомольской организации Дзюба – стедунтка 5-го курса), что когда положение изменилось и всех исключенных стали восстанавливать в комсомол, то комсоргу нашей группы Ане Ковалевой была неприятность, что она не может на меня повлиять, чтобы я восстановилась.

В нашей семье был удар за ударом:

24 августа 1937 года арестовали папу.

25 сентября его расстреляли.

27 сентября умерла мама.

10 октября умер Иван Андреевич, Лелин муж.

Вскоре умер Зинин муж, тоже Иван, мы ничего не знали.

Зина работала после окончания Зубоврачебного института в с.Турочак Алтайского края. Леля с семьей жили недалеко от Спичечной фабрики. Таля с семьей после окончания института – в Хакассии. И я осталась одна в квартире на войлочной заимке. Это небольшая улица в 22 дома между ул. Красным Пожарником (сейчас Яковлева) и Малокрипичной (сейчас Песочная улица) и рекой Ушайкой – конец Вокресенской горы. С нашей улицы арестовали 20 человек.

Леля с детьми, Камиллой и Томой переехали в Томск в нашу квартиру. Когда меня сняли со стипендии, то Таля высылала мне деньги на жизнь.

 С запозданием, не как другие, я написала в Москву в Нарком просвещения, что меня сняли со стипендии в связи с арестом отца. Пришел ответ в институт, что стипендию давать согласно успеваемости. Меня восстановили. Я тогда получала повышенную стипендию – 110 рублей (обычная – 90 руб.). Другие хлопотали, чтобы выплачивали за все месяца, и им выплатили. Я – нет, не добивалась.

После окончания 9 класса я стала увлекаться танцами. Летом с подругами ходила в горсад, а когда поступила в институт – на стадион “Медик”. Сейчас он стадион «Труд”. И самым авторитетным местом для танцевальных вечеров был Дом офицеров. Но мы не любили, когда на танцы приходили военные. В основном, это были студенты-медики, студенты из Транспортного института, Геологоразведочного института, Горного института, химического факультета. С 1950 года геологоразведочный, горный, химический факультеты объединились в политехнический институт (так по всей стране).

Так как прежней семьи не стало (когда мы 4-5 человек сидели за одним столом за подготовкой к урокам), я занимала комнату одна, а пока Зина не уехала – вдвоем. У меня на стене висело 2 расписания: расписание уроков и вечеров танцев в Доме офицеров. Начало в 11 часов, до 4 утра. Родителям было известно, где я была.

 

***

Любовь с третьего взгляда

Наблюдая за ним на собрании в Актовом зале института, по просьбе однокурсницы, живущей со мной на частной квартире (пришел ли , где сидит, с кем и т.д.), заметила, что он в упор смотрит на меня. Периферическим полем зрения смотрю во второй раз – так же смотрит, сидя в той же позе. Смотрю в третий раз. То же самое, словно он меян гипнотизирует. И он мне начал нравиться, с каждой минутой все больше. По его просьбе Петя Короленко, его друг, должен был нас познакомить. Первая попытка по дороге домой после собрания не удалась. Тогда Петя пригласил меня зайти в его комнату, когда я приду к подружкам в общежитие на Кирова, 16. Мы с подругой зашли. В комнате был Виктор и Степан Бондаренко.

- А где Петя?

- Проходите, мы тоже гостям рады.

Степан сразу удалилися. Виктор стал угощать нас хлебом с медом, да такие толстые куски! Мед стекает в рот, трудно взять. Посидели, стали расходиться. Предложил проводить. При расставании уверенно спросил: «Куда завтра пойдем?” Сходили в кино. Встречи начались ежедневные в научной библиотеке ТГУ. На пятый день: “Когда пойдем в ЗАГС?». Согласие дала 22 октября.

В начале учебного года на 5-м курсе я вышла замуж за однокурсника Киселева Виктора. Познакомились 1 октября, 23 октября подали заявление в ЗАГС. 25 октября 1939 г. В назначенный час 11 утра, прозанимавшись 1 урок в институте, пошли вдвоем в ЗАГС, без свидетелей, зарегистрировались, сфотографировались (см. фото) и снова вернулись на занятия.

С частной квартиры он перевез меня на Войлочную заимку, в родительскую квартиру, где жила Леля с детьми. Он ехал с вещами на санях, а я шла вдалеке, мне казалось, что все смотрят и знают, что он перевозит меня. А чего было стыдиться? Никто и не смотрел, кого там везут на санях.

7 ноября мы отметили наше событие небольшим свадебным вечером в домашних условиях. Друзей было человек 15-20, и для этого нужно было иметь средства. У меня были облигации, оставшиеся от родителей. Их можно было сдать за 1/3 цены – это обеспечило праздничное торжество.

Зима была снежная, холодная. Уже были большие сугробы. Морозы доходили до 40 и даже до 50. А мороз в 30 градусов не считали за мороз – это была нормальная температура. В институт почти бежали, ресницы слипнутся, разотрешь пальцами, отогреешь – и дальше.

По окончании института (1940 г.) получили назначение на работу в г.Барнаул, краевой центр Алтайского края. Витя – главный госсанинспектор города, а я  - врач-эпидемиолог. Нужно было 40 выпускников с лечебного факультета, чтобы назначить на санитарную работу. Подбирали замужних, чтобы не разлучать.

Жизнь была трудная. В магазинах ни товаров, ни продуктов. Хлеб выдавали по карточкам, по 400 гю в определенные часы. Приходилось нанимать женщину, чтобы она отоваривала карточки. Она это делала для нескольких семей.

Что такое 400 граммов хлеба для крупного мужчины? Я старалась от себя отделить, будто я не хочу. Сладкого совсем не было. Так хотелось не то что попить чай с сахаром, а после еды положить кристаллик на язык, чтобы ощутить сладкое. Узнаем, что продают в центре города, часов в 8-9 вечера, конфеты. Мы с Витей побежали по морозу. Давали по 100 граммов. Встояли 2-3 очереди за дешевыми конфетами. Зрплата врачебная была 300 рублей, а бухгалтер наш получал 700 рублей. У меня с эпидемическими – 400 рублей. Жили на частной квартире.

В апреле 1941 года меня направляют на учебу в Институт усовершенствования врачей в г. Ленинград. Спасибо моей начальнице, главному эпидемиологу города – Анастасии Георгиевне Фоминых – она меня оформила на полторы ставки, чтобы больше мне высылать денег на время учебы. Уже проезжая Новосибирск, ходя по улицам в ожидании поезда, я удивлялась, видя в витринах магазинов товары. А уж когда приехала в Ленинград, у меня раскалывалась голова от всего виденного: и всевозможные товары, и продукты, и музеи. Я говорила себе: «Как бы мне с ума не сойти» и очень жалела. Что я это все вижу одна, без мужа.

В Томске, если выбросят в продажу товар – битва. В магазин иногда зайдешь – один кофе на всех прилавках, или одна водка. Периодами было и другое продовольствие и пром.товары. По окончанию учебы на курсах мы решили 18 июня 1941 года отметить это небольшим банкетиком. Не «мы”, а они, более старшие по возрасту, некоторые уже составившие пары. Среди нас были военврачи, их вызывают в военкомат. По секрету информируют о надвигающейся угрозе. Этот секрет пошел от одного к другому. Настроение стало ужасное. Банкет отменили. Наше решение с одной девичей – врачом – посмотреть Москву дня 3 – отменили.

В Москву приехали 21 июня. Остановка тревожная. Не выходя из здания вокзала, мы берем билеты – я – до Барнаула, она – до Иркутска. 21 июня выехали. Ночь проспали, наутро, 22 июня, Молотов объявляет, что началась война...

Опубликовано 09.03.2016 в 10:53
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Юридическая информация
Условия размещения рекламы
Поделиться: