А вот и другой кусок : лето 1941 года. Почти всё стёрто - железнодорожная платформа, жара бомбёжки ...
Вот ещё: дедушка с бабушкой, дедушкина сестра Фаня остались в Балте. Немцы бомбят мост на Кузнечной, бомба падает у ворот дома. Тётю Фаню находят без руки и без дыхания. Спросите зачем я назвал её имя ? Так я помянул добрую одинокую художницу и портниху. Подумайте, я последний на этой планете, кто помнит её. Вон туда, в верх по Кузнечной, в гетто отправились дедушка и бабушка. Что там происходило, расскажет кто-то другой. 25 марта 1944 года немецкий солдат застрелил деда у водопроводной колонки. Просто так. 27 марта 1944 года Красная армия освободила Балту.
Мне уже девять лет. Ну, а теперь и помнится больше. Какими-то теплушками, с долгими стоянками, мимо обгоревших вагонов, мимо санитарных поездов, разрушенных станций и бесконечного горя, мы возвращаемся в Балту. Регулярного сообщения поездов ещё не было. В темноте ночи плачет бабушка и мама. Наш дом цел и совершенно пуст, бабушка спит на тoпчане. Не помню названия той улицы, она за углом, перпендикулярна Кузнечной. Где-то там живет мадам Протасова. Теперь нас уже трое: мадам Протасова, бабушка и я. Мы ходим по окрестным дворам, спрашиваем, находим и с благодарностью принимаем наш стол, нашу кровать и ещё несколько предметов из дома, что на Кузнечной один. На огороде уродила лебеда, паслён, бузина... Теперь наш дом находился в тихом углу Балты - мост просто исчез, ещё зимой, по льду, люди спилили обломки опор. Противоположный берег у швейной фабрики круто обрывался к воде, скалился булыжной мостовой.
Под тяжестью немецкого танка рухнул мост на Уваровской. Танк лежал на левом боку, башня свёрнута влево, ствол орудия почти до половины погрузился в ил, танк был коричнево-зелёным, кое-где ещё сохранилось рифлёное, похожее на цемент покрытие. Знатоки говорили, что де это является защитой от зажигательной смеси. У театра, между Уваровской и Кузнечной, всё было перепахано тягачами: в ту мартовскую распутицу немцы хотели вытащить свою машину. Кодыма крепко держала её, засохли канавы-колеи, заживают раны.
В танке относительно чисто, много света попадает через открытый люк. Всё можно трогать, тянуть к себе, толкать, делать всё, что делают мальчишки в танке. Можно сидеть на тёплой броне, опустить ноги в воду, взмутить ил, изредка покрякивают лябуры (концерт будет вечером), Кодыма несёт свои тихие воды к купальне. По мосту проходят люди, не толпой, где толпе взяться в Балте? Люди заняты своими мыслями: о пропавших, убитых, о растерзанных войной жизнях, о куске хлеба, мамалыге, рваных сапогах, о детях, в карманах которых всегда можно найти патроны или детонаторы ... Дальше за мостом колотят что-то жестянщики. Дома мы пьём из кружек, сделанных ими из американских консервных банок, в воскресенье, по дороге домой с базара, колхозники покупают у них формы для хлеба, вёдра ... Живём. На Котовского - выгоревшие здания из красного кирпича, на них белой краской через трафарет: Осмотрено. Мин нет. В одном из зданий, среди битого кирпича, оплавленного стекла и мусора пожарища мы собираем наборный шрифт - здесь была типография.
