Отдел рукописей снаружи и изнутри - 3

Так вот, Толстовский кабинет. Длинная узкая комната, стены кото­рой с трех сторон обшиты шкафами. Четвертая стена с окнами выходит на Моховую, и вдоль нее, у окон и между ними, плотно придвинуты друг к другу письменные столы. Часть их - у противоположной стены, под шкафами. Всего работало тогда в этой комнате семь человек, пятеро из них - старые сотрудники.

Заведовала группой, являясь одновременно заместительницей П.А. Зайончковского, Елизавета Николаевна Коншина. Еще до войны с ней работали четыре сотрудницы: Вера Михайловна Федорова, Анна Вагановна Аскарянц, Нина Константиновна Швабе и Раиса Павловна Маторина. Были и две молодые сотрудницы, пришедшие в отдел не­задолго до меня, — Ирина Васильевна Козьменко и Елена Николаевна Ошанина. Иру Петр Андреевич взял по рекомендации М.В. Нечкиной, аспиранткой которой она была, Лелю Ошанину - по просьбе ее мужа Г.А. Новицкого, преподававшего, как и Петр Андреевич, в Московском областном пединституте. С улицы пришла только я.

Самой замечательной личностью в отделе — подобных я почти не встречала на своем долгом веку — была Елизавета Николаевна Конши­на, воспитатель и учитель нескольких поколений наших архивистов. Недаром не только мы, старейшие аборигены, но и следующее за нами поколение сотрудников всегда считали, что «вышли из коншинской шинели».

В моей жизни встреча с ней была одной из самых примечательных удач. Помимо того, что она значила в моем профессиональном станов­лении, не познакомься я с ней в середине 40-х годов, я никогда не со­прикоснулась бы с тем кругом дореволюционной московской интелли­генции, к которому, как одна из младших отпрысков, она принадлежа­ла. В то время она была уже немолода, за 50 лет, и работала в отделе четверть века.

Родилась она в 1890 году, как раз тогда, когда в рукописное отде­ление Румянцевского музея пришел выпускник Московской духовной академии Григорий Петрович Георгиевский. В 1945 году он был уже «дедом», чудом уцелевшей реликвией прошлого, а Елизавета Никола­евна — ярчайшим представителем «отцов». Мы же были «дети», наслед­ники лучшего в их традициях, — в условиях нашего времени и нашего воспитания не всегда, конечно, соответствовавшие этим традициям (но то ли, увы, ждало наш отдел через несколько десятилетий!).

Елизавета Николаевна окончила в 1917 году историко-филологиче­ский факультет Высших женских курсов и, после нескольких случай­ных попыток найти работу в первые годы революции, в 1920 году на­чала свою деятельность в так называемых «Литературных комнатах» при Библиотеке Румянцевского музея. Уже здесь она работала в «комнате», посвященной А.П. Чехову. Впоследствии «Литературные комнаты» влились в фонды Отдела рукописей. С этого времени с Елизаветой Ни­колаевной связана вся история отдела. Она руководила всем разбором и описанием фондов, развернувшимися в отделе в середине 30-х годов после специального постановления Совнаркома, предоставившего библи­отеке средства для привлечения на временную работу большого числа сотрудников. Сложившиеся за первые послереволюционные годы шта­беля национализированных архивов и собраний рукописных книг были вчерне разобраны и начато их полноценное описание. Очередность его определялась ценностью фондов.

Высокий уровень работы был задан Елизаветой Николаевной, как никто понимавшей значение и задачи архивной информации, но при этом большей частью не считавшейся со степенью реальности постав­ленных ею задач. Этот высочайший уровень требований — парадоксаль­ным образом нанес в конце концов огромный ущерб всему делу, надол­го отодвинув приведение фондов в порядок. Максималистка по натуре, Елизавета Николаевна, при поддержке ее начинаний менявшимися до войны заведующими отделом (а они, как и все тогдашнее начальство, молниеносно сменяли друг друга), затеяла ряд параллельных информа­ционных работ. Издавались, иногда по два—три выпуска в год, «Записки Отдела рукописей» (до войны их вышло десять), начата была особая се­рия научных описаний фондов русских писателей-классиков, готовился к печати указатель архивных фондов отдела (чего не имел еще ни один архив страны) и отдельно от него специальное издание — описание ру­кописных мемуаров и дневников. Все это осуществлял крошечный, все­го из нескольких человек, штат.

Временные же сотрудники, нанятые по постановлению Совнарко­ма, — как правило, не специалисты, а просто безработные служащие — обрабатывали архивы. При этом обязательно было не просто макси­мально подробное архивное описание и создание фондовых каталогов, но и отражение в каталогах — ни больше ни меньше — имен всех лиц, упоминаемых в документах фонда! Задача, конечно, величественная, но абсолютно неосуществимая. Неосуществимая вообще, а не только с тем неквалифицированным коллективом, который должен был это де­лать (о некомпетентности некоторых из них в отделе долго сохранялись легенды, возможно апокрифические: утверждали, что кто-то из них так описал найденную в архиве иконку - «Портрет неизвестного мужчины в терновом венке»). Елизавета Николаевна сама потом со смехом рас­сказывала о том, чего она от них требовала.

Результат нетрудно было предугадать: к началу войны закончили обработку ничтожной доли фондов — главным образом, тех писателей, описания рукописей которых готовились к печати. Остальные были лишь начаты или брошены на середине. Часть фондов (с упоминаемыми в документах лицами!) была отражена в генеральном именном каталоге отдела, большинство же, и то не полностью - только в фондовых, кото­рых составили немного. Описей еще не было у большей части архивов. На середине бросили и многие издания.