10.07.1906
С.-Петербург, Ленинградская, Россия
10
Обедал с Казаковым; на улицах все по-старому; заезжал за закусками. Купил несколько роз, еду в четверг, вероятно. Было странно радостно все уставлять - и дыню, и сыр, и печенье. Приехал Павлик, у него умерла бабушка, панихида в 11 часов, но к часу он вернется. Я был весел, танцовал в красных сапогах, Павлик почему-то очень нежен, было необыкновенно, накрыт стол, горели свечи, стояли розы. Приехал Сомов раньше, чем думал, поцеловался со мной и с Павликом, несколько печально, важный и милый. Пришел Нувель, пили чай, Павлик <плакал?>, Нувель отправился за Вяч<еславом> Ив<ановичем>, которого, оказалось, задержал Чулков. Играли всего «Barbier», упиваясь весельем и шипучестью этой музыки, потом «Carmen». Вернулся Павлик; по поводу «Carmen» Иванов завел спор о демонизме, об искусстве, ругал нас, т<ак> ч<то> Павлик ушел в мою комнату и лег спать; мне было мило, что он поступает так, будто открыто у меня и со мной живет. Ушли в третьем часу, ни к чему не придя в споре. Я разбудил Павлика, чтобы сделать постель, он просил не ездить к Сомову, чтобы быть вместе все последние дни.
См. письмо Вяч. Иванова к Л. Д. Зиновьевой-Аннибал от 13 июля: «…вечером был у меня Чулков - обычный Чулков со своею тревогой и нервным дерганьем и себе-на-уме. Мы спускались по лестнице, когда встретили Renouveau, заехавшего за мной в предположении, что я их обманул. У Кузмина сейчас же началась целая опера - „Севильский Цирюльник", т. е. разыгрывание партитуры с пением. Завидно было любоваться на такое мастерское обладание роялью и ритмами. Целый мир de la gaite d’antan <веселья былых времен - франц.> непринужденно развертывался в быстрейших темпах и с великолепным brio <живость, блеск - франц.> - Сомов сидел и радовался, но не пел. Я ему объяснил, что нужно было: но обижаться он и не думал, а совершенно естественно счел, что прошлый вторник был для всех неудобен. Стал я уверять Нувеля, что задача его жизни воскресить эту gaite d’antan в большой опере, но все же новой и разнообразной, напр<имер> в опере „Северный Гафиз". После „Цирюльника" я имел большой успех (как и у Чулкова) своей „Змеей", которую находят замечательно сделанной: правда, ценят главным образом именно die Mache <выделку - нем.>. Далее, начались фрагменты из Carmen, и пришел Павлик, конечно несколько вульгарный в своей социальной угловатости - от желания быть интеллигентного вида молодым человеком и даже comme il faut. Он молчит, как рыба, и Антиной тает, посылая ему влюбленные улыбки и ocellades сстроя глазки - франц.>. Они нечто в роде скромных и занятых собою внутренне jeunes maries <молодоженов - франц.> со всесоответствующей и досадной fadeur <пошлостью - франц.>. По поводу Кармен возгорелся между мной и Reonuveau с слабым и брезгливым аккомпанементом Антиноя и вдумчивым участием Сомова, большой эстетический спор, который выводил очевидно чету из себя. Павлик ушел спать, а мы трое, очутившись на улице, с прискорбием констатировали очень поздний час, 2 1/2 ч.!» (РГБ. Ф. 109. Карт. 10. Ед. хр. 3. Л. 3-4).
Опубликовано 16.02.2016 в 13:58
|
Свободное копирование
