2
Почему-то мне очень грустно и не хочется ничего делать: ни мести, ни убирать, ни есть, ни пить, так бы и жил в пыли, и это очень противно. И потом, я не знаю, ехать мне или не ехать, всегда такое же положение вещей, и мне кажется, что наступил момент, когда нужно ехать. Вяч Ив, м б, от любви, но меня явно преследует, ревнует ко мне других, к несчастью, даже без повода. Утром зашел к Саше, он чистил птиц, жена была на рынке, девицы уехали на осмотр с прислугой, почему-то в пятницу, а не завтра. Он был как-то еще суше, чем все это время, так что я даже, собираясь сейчас же почти уходить, заметил ему об этом. Он вспыхнул и стал говорить, что очень меня любит, и целовать сладко и долго, я вообще не очень люблю так целоваться. Может быть, он по глазам понял что-нибудь, но тихонько, обнимая, снял поддевку. «Что выделаете?» - «Снимаю поддевку». - «А». И, посмотрев на него, я спросил: «Хорошо?» - «Хорошо», - ответил он и улыбнулся. Тюлевые шторы были спущены, и опять на той же постели, только не пьяные, не в кошмаре, мы были. Время было очень немного, и мы всё ждали звонка. Его фигура вроде Александра, но хуже. Первою пришла его жена, веселая, стала поить нас чаем и варить яйца. У Саши раскисший и сконфуженный вид, хотя мне показалось, что у него есть кое-какой опыт. Это приключение было совсем неожиданно и дало мне гораздо меньше радости, чем можно было ожидать, и я бы предпочел быть по-старому просто влюбленным в Броскина, но едва ли это возможно. Брал ванну, м б, она была слишком горяча, но я впал в полудремоту, полуобморок, я увидел, что маленькая, не больше 1 ? аршин, женщина, с лицом и фигурой мамы, в черном с горошком платье и белом платке, тихо прошла мимо ванны, обернувши ко мне лицо с улыбкой. Я в ужасе вскочил, м б, я был введен в обман моей одеждой, висевшей на ручке двери, вероятно, но я очень взволновался. От тети письма нет. Зашел к Ек Ап, она думала, что я уже уехал, чаю у нее не пил, торопясь к Чернышеву мосту; Вячеслав был уже там, я его сейчас же узнал. Прошел раз - он взглянул на меня, прошел два и пошел на ту сторону моста караулить Сомова. У Вячеслава очень милое, нежное и несколько обыкновенное личико, очаровательная фигура и какой-то эфебизм. Я позавидовал Нувель, что вот его ждет очаровательный юноша, как Сусанна в «Figaro». Вскоре я увидел милую фигуру Сомова, я его очень люблю, не только как мастера, но как человека и даже больше: я люблю его лицо, его глаза, коварные и печальные, звук его голоса, манеры, воротнички - все проникнуто какой-то серьезной и меланхолической жеманностью. У Ивановых была Ремизова и перевезенный рояль. Я опять поехал за нотами, когда я вернулся, читали новый рассказ Ремизова; я плохо понял, и многое не понравилось. Пели Gretry, Schubert и итальянцев. Пришел Нувель и Бакст. Вячеслав ужасно меня перепугался и рассказывал Нувель, как у него «заклокотало в груди», потемнело в глазах и он чуть не сбежал, боясь «гипноза», потом говорил, что нас было трое. Ехать ли мне? Сомов советует не уезжать. Как я давно не видел Григория, что-то он поделывает, вероятно, сердится на меня.
Свободное копирование
