24
Встал поздно; когда пришел в магазин, Броскин был уже там, пили чай, разговаривая о вчерашнем. Степан подрался с извозчиком. Саша шел в Гавань в Дерябинские казармы к брату, который там сидит, и нес баранки и белье. Приехал в Мариинскую, где мы условились есть треску с зятем и Браилкой, но они надули, и я поплелся домой; при проходе Суворовским какой-то хулиган со мной раскланялся, и я отвечал. У нас был Браилко, он очень смешон, но меня покорил одним замечанием. Были полотеры; не поспел Сысой пройти столовой, где был Браилко, как тот сказал: «Ну, пропали ваши Саши и Маши, помилуйте, такой красавец, нельзя не влюбиться». А, напр<имер>, Варя, я думаю, даже в лицо не знает людей, встречаемых ежедневно. После обеда, в теплые сумерки с неясною луною, звоном в церквах, пошел к Чичериным. Мне встретился опять тот же хулиган: «Еще раз мое почтение» - и, отошедши, крикнул: «Каждый день я вас встречаю, дорогой, - верно, недалеко живете». - «Да, на Таврической», - ответил я, не знаю зачем. Солдат становился перед офицером в каске на колени и говорил: «5-й год служу», а тот: «Что ты, баба, что ли, становиться на колени?» Молодого мужика ругала жена: «А, сукян сын! с девками целоваться завел! жизни тебя ляшу, сукян сын». Я почему<-то> так все отчетливо запомнил. Давно мне не было так уютно, как вчера у Чичериных, как дома; Н<аталья> Дм<итриевна> так ласкова, С<офья> Вас<ильевна> умна, интересна и решительна, как лесковские дамы лучшего типа. Я вновь обедал, потом занимались музыкой и пили чай. Домой приехал, все были сонные и какие-то сумрачн<ые>, и мне сразу стало скучно и досадно. Спал очень плохо. Ясно видел во сне, как меня убили из пистолета, впечатление было так ярко, что, проснувшись, я был уверен, что выстрел был реальным.