Затем я ушел. Явилось министерство Столыпина. Как только он вступил после разгона первой Думы Горемыкиным, в министерстве которого Столыпин занимал пост министра внутренних дел, он ввел полевые военные суды по статье 87-ой основных законов Высочайшим повелением, вероятно, находя, что и прежний закон стеснительный для расходившейся администрации и либерала премьера Столыпина.
По этому закону открывался полный произвол администрации в применении смертной казни. Закон даже требовал, чтобы судьи были не военные юристы, а просто строевые офицеры. Тот же закон был представлен в совете министров главным военным прокурором Павловым (впоследствии убитым анархистом) в мое министерство. Мое министерство единогласно признало этот закон неприемлемым, и более всего возражал против него министр юстиции (ныне председатель Государственного Совета) Акимов.
Собралась вторая Государственная Дума, она не приняла закон о полевых судах, изданный по статье 87. Тогда Столыпин прямо изменил несколько параграфов военного и морского законодательства через военные и адмиралтейские советы так, что в сущности военные и полевые суды, им введенные, сохранились в неприкосновенности. И начали казнить направо и налево, прямо по усмотрению администрации, смертную казнь обратили в убийство правительственными властями. Казнят через пять, шесть лет после совершения преступления, казнят и за политическое убийство и за ограбление винной лавки на 5 рублей, женщин и мужчин, взрослых и несовершеннолетних, и эта вакханалия смертных казней существует и поныне.
3-я Государственная Дума, составленная из подобранных членов, на все это ни разу не реагировала, как будто она этого на знает. Это тянется уже шестой год, и после того, как Столыпин объявил об "успокоении", его за такие действия укокошили, (так в книге!, ldn-knigi) а порядок, им введенный, поныне действует и общество на него не реагирует. Наступило то время, когда общественное мнение преимущественно реагирует на карманные интересы...
По манифесту 17 октября было Государем Императором решено и торжественно обещано даровать населению незыблемые основы гражданской свободы по началам действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний, союзов. Гарантию гражданской свободы служат везде, где такая свобода существует, более или менее культурные законы, соответствующие принципиальным взглядам на граждан (на общество и их членов), установившимся прочно в цивилизованных нациях в XIX столетии строгое соблюдение сих законов без возможности допущения административного усмотрения и произвола, что главным образом достигается независимостью суда; законная неприкосновенность личности, свобода совести, слова, собраний, союзов.
Что касается наших законов, как их застал манифест 17 октября, то они в общем со времени Императора Александра II, можно сказать, соответствовали культурности нации. Императором Александром III под влиянием события 1-го марта законы эти были несколько испорчены преимущественно временными законами, проходившими через комитет министров, в том числе законом об исключительных положениях, суть которых заключается в объявлении той или иной местности вообще или в некоторых отношениях стоящей вне закона, а зависящей от административного, гражданского или военного усмотрения.
Установление законодательных независимых учреждений (Думы и Государственного Совета) давало основание надеяться, что бывшие недочеты в нашем законодательстве будут устранены и что законодательные собрания эти будут на страже нелицеприятного и строгого исполнения существующих законов. Такая надежда и осуществилась бы, если бы, с одной стороны, Дума политически не опьянела, полагая, что после 17 октября всю монархическую Россию можно свести насмарку, водворив культ принципов демократической республики, а с другой, явился бы более культурный руководитель судьбами России, нежели Столыпин, который бы, поняв необходимость привести Думу к практическому государственному разуму, не сделал этого посредством легкомысленного государственного переворота манифестом и законом 3-го июня 1907 года.
Свободное копирование
