Явилась мысль о подразделении всего военного ведомства, подобно тому, как это было сделано в Германии, на два отдела: с одной стороны административный, находящийся в заведывании военного министра, а с другой чисто военный, находящийся под ведением начальника Императорского Генерального штаба, непосредственно подчиненного Государю Императору.
Когда явился этот проект, то мое мнение по этому предмету спрашивал бывший в то время министром Сахаров, который относился к этому преобразованию довольно скептически, но не имел достаточно силы, чтобы оказать энергичное противодействие к осуществлению этой затеи. Я высказал ему тогда, что эта затея ни к чему привести не может, ибо в Германии, чисто военная и административная часть разделена снизу доверху и таким образом подразделение наверху является довольно естественным: между тем у нас, - судя по проекту, который он мне показал, - предполагается на низу все оставить без изменения, а только взять и назначить вместо одного военного министра - двух министров: назвав одного - военным министром, а другого начальником генерального штаба. Очевидно, что из этого ничего, кроме двоевластия, выйти не может. Таким образом, будет изуродована существующая у нас система военного управления, заимствованная у Франции, система, основанная на военных округах, а затем от этого преобразования мы не подвинемся к германской системе, которая не основана на военных округах, где военная часть от административной разделяются от самого низа, от ячеек армии.
Тем не менее, предположение Великого Князя Николая Николаевича было выполнено: генеральный штаб был отделен от центрального военного министерства и на пост этот был назначен генерал Палицын; это весьма порядочный, хороший человек, очень хороший военный администратор, знающий все военно-административные тонкости, человек очень не глупый, но не имеющий никакого военного и в особенности боевого авторитета, а поэтому назначение такого лица, после развала нашей армии, на пост, соответствующий в Германии посту фельдмаршала Мольтке, конечно, представляло такое явление, которое при серьезном, государственном отношении к делу было бы немыслимо.
Эта затея Великого Князя Николая Николаевича долго не продержалась. После того, как была открыта Государственная Дума и, наконец, явилась третья Государственная Дума, полная несостоятельность организации, которая была дана Великим Князем Николаем Николаевичем, а равно и полный произвол, который начал проявляться в деле высшего военного управления, вследствие полной великокняжеской безответственности, сделались столь очевидными и невозможными, что все это пало: и совет государственной обороны и начальник генерального штаба - все было снова упразднено и мы вернулись к прежнему положение дела, т. е. к французской военной системе.
Этот эпизод не только нисколько не улучшил положения нашей военной обороны, а наоборот - внес в это дело еще большую деморализацию против той деморализации, которая получилась вследствие нашей позорной войны на Дальнем Востоке.
* В течение всей войны самые толковые военные статьи, почти всегда безошибочно предвещавшие будущее, появлялись в "Русском Слове". Как оказалось впоследствии, они принадлежали перу московского земского статистика, кажется, Михайловского. После Мукденского погрома появилась статья, ясно выясняющая, что ожидать успеха от дальнейших действий Линевича невозможно. Я послал эту статью графу Гейдену, в то время заведывавшему походной канцелярией Государя, рекомендуя ему обратить внимание Его Величества на эту статью.
На мое препроводительное письмо, я получил ответ с различными соображениями и колкостями. Мне передали, что ответ этот известен Государю. Вследствие сего я написал письмо, в котором, в тоне того письма, на которое оно служило ответом, высказал, что я, будучи против войны, всегда считал, что скорейший мир, конечно, соответствующий обстоятельствам, есть лучший исход сего государственного преступления, что чем скорее его заключат, тем будет для нас выгоднее, и что напрасно возлагают надежды на Рождественского, так как он успеха иметь не может.
Свободное копирование
