Через несколько дней после этого, генерал Куропаткин, едучи от всеподданнейшего доклада Государю (а Государь, несмотря на свою болезнь, в экстренных случаях принимал всеподданнейшие доклады министров), из Ливадийского дворца заехал ко мне, в дом министерства путей сообщения, завтракать. Так как дом этот находится на пути из Ялты в Ливадию, то обыкновенно министры, если имели всеподданнейший доклад и не оставались во дворце завтракать, на обратном проезде заезжали ко мне завтракать. Так вот генерал Куропаткин после завтрака, когда я остался с ним наедине, спросил меня:
- Скажите, пожалуйста, какое это совещание вы имели у Сипягина? Я ему ответил, что, как мне говорил Сипягин, ведь и вы на это совещание были приглашены и жаль, - сказал я - что вы не приехали, так как был обмен мнений по очень важному вопросу.
Он говорит: "Я не мог приехать", - а затем встал в трагическую позу и, ударяя себя в грудь, сказал мне очень громким голосом:
- Я свою Императрицу в обиду не дам.
Зная Алексея Николаевича за комедианта балаганных трупп, я этому выражение его не придал никакого значения и сказал:
- Почему, Алексей Николаевич, вы принимаете на себя привилегию не давать в обиду никому - Императрицу? Это право принадлежит всем, а в том числе и мне.
Так как Государь вскоре, к величайшему счастью, выздоровел, то об этом больше и речи не было; только при выезде из Ялты, я нарочно заехал к барону Фредериксу и сказал ему, чтобы он доложил Государю о том затруднении, в которое мы были поставлены по вопросу о престолонаследии в случае могущего произойти с ним несчастия; что, по моему мнению, во избежание в этом вопрос каких бы то ни было неопределенностей, если Его Величеству угодно будет дать какие-нибудь новые указания, то указания эти должны быть сделаны и оформлены совершенно категорически в закон.
* В Петербурге мне говорил К. П. Победоносцев (обер-прокурор Святейшего Синода) и министр юстиции Муравьев, что им было поручено составить соответствующий указ, который не был опубликован и затем, вероятно, потерял силу с счастливым событием рождения Великого Князя Алексея Николаевича. Более по поводу этого исторического эпизода мне ничего не было известно.*
Затем, через много лет, а именно в прошлом 1910 году как то раз в Биаррице я зашел к известной в обществе даме Александре Николаевне Нарышкиной. Дама эта главным образом известна тем, что была замужем за Эммануилом Дмитриевичем Нарышкиным, обер-гофмаршалом Императора Александра III и сыном незаконного сожития Императора Александра I с известной Нарышкиной по происхождению полькой. (См. изданные по этому поводу несколько лет тому назад мемуары Великого Князя Николая Михайловича.) Этого Нарышкина я лично знал; это был честнейший, благороднейший дворянин и царедворец. Он умер в глубочайшей старости восемь лет тому назад.
Когда я разговаривал с Нарышкиной, она вдруг обратилась ко мне с вопросом:
- Сергей Юльевич, знаете вы или нет, почему Императрица к вам относится так, если не сказать враждебно, то во всяком случае не симпатично?
Я ответил, что понятия об этом не имею и даже вообще не имею понятия о том, чтобы Императрица ко мне так относилась; видел я ее очень мало и говорил с нею в жизни только несколько раз.
На это Нарышкина мне сказала:
- Мне известно, что такое чувство ее происходит от того, что вы в Ялте, когда Император был болен в предположении, что Император может умереть, настаивали на том, чтобы на престол вступил Великий Князь Михаил Александрович.
Я сказал, что это совершенно правильно, но я ни на чем не настаивал, а только открыто в совещании высказал свое мнение, и к этому мнению пристали все члены совещания, в том числе и Великий Князь Михаил Николаевич, сын Императора Николая I, которого, кажется, никто уж не может заподозрить ни в нелояльности, ни в недостатке безусловной преданности к Государю Императору. Вообще я высказал не свое мнение, а только объяснил точный смысл существующих законов.
* Я тогда понял, что, вероятно, благороднейший и честнейший барон Фредерикс, но не обладающей гениальным умом что либо сбрякнул Императрице и с тех пор, вероятно, получила основание легенда, которая многим была в руку, а потому весьма распространилась - а именно, что я ненавижу Императора Николая II. Этой легенде, муссированной во всех случаях, когда я был не нужен, легенде, которая могла приниматься всерьез только такими прекрасными, но с болезненною волею или ненормальною психикою людьми, как Император Николай II и Императрица Александра Феодоровна и объясняются мои отношения к Его Величеству и моя государственная деятельность. *
Свободное копирование
