В 1899 году, после объезда губерний, в которых вводилась монополия, я поехал на некоторое время в Крым, где меня ожидала жена и дочь. Мы жили в Никитском саду. Там же в Крыму в имении, которое ныне принадлежит князю Долгорукому и которое тогда принадлежало графу Шувалову (княгине Долгорукой оно досталось по наследству) - проживал министр юстиции Муравьев. Имение это находится с правой стороны Ялты, а Никитский сад - с левой стороны. Так что для того, чтобы поехать из Никитского сада в это имение, надо употребить часа два времени.
Я приехал в Крым довольно поздно, так что Муравьев через несколько недель после моего приезда уехал из Крыма.
Когда я приехал туда, то через несколько дней поехал к Муравьеву. Муравьев обратился ко мне со следующим не то разговором, не то просьбой: Муравьев сказал мне, что ему достоверно известно, что Горемыкин должен будет оставить пост министра внутренних дел, так как Государь Император находит его человеком чрезвычайно либеральным и недостаточно твердо проводящим консервативные, в дворянском духе, идеи; при этом Муравьев прибавил, что несомненно я об этом знаю и что ему очень хочется сделаться министром внутренних дел вместо Горемыкина, что ему протежирует Великий Князь Сергей Александрович, что Великий Князь говорил уже об этом Государю, и что он, Муравьев, просит меня, чтобы я не мешал ему, т. е. в том смысле, чтобы я не проводил вместо Горемыкина Сипягина.
Я ответил Муравьеву, что во-первых, я об этом в первый раз слышу и не верю, чтобы Государь расстался с Горемыкиным из-за его либеральных взглядов, а во-вторых, я убежден в том, что Его Величество моего мнения не спросит. Я сказал Муравьеву, что, когда уходил с поста министра внутренних дел Дурново и Его Величество говорил со мною о том: кого назначить министром внутренних дел - Плеве или Сипягина? - то действительно я высказался за Сипягина, но в конце концов Его Величество не назначил ни Плеве, ни Сипягина, а, как ему известно, назначил Горемыкина, очевидно, по рекомендации Константина Петровича Победоносцева.
По-видимому, Муравьев никак не хотел верить тому, что я не знаю о предстоящем уходе Горемыкина. Я же с своей стороны никак не мог постичь: каким образом Горемыкин может уйти именно потому, что он недостаточно консервативен, ибо, как только Горемыкин сделался министром внутренних дел он бросил все свои либеральные взгляды и сделался вполне консервативным.
Так, например, он высказывался за земских начальников, поддерживал их; он показал себя весьма консервативным при тех студенческих беспорядках, которые имели место в 1899 или 1898 гг.; когда студенты С. Петербургского университета произвели беспорядки, то конная полиция должна была вмешаться, ибо студенты производили беспорядки на улице около университета. Причем эта конная полиция, не употребив никаких предварительных мер для того, чтобы студенты разошлись, прямо начала с мер насильственных и избила некоторых студентов.
По этому предмету происходило совещание в квартире Горемыкина, в котором участвовал министр народного просвещения Боголепов, я и еще несколько лиц, причем Горемыкин, и Боголепов весьма одобряли действия полиции.
Я высказывался против этих действий и утверждал, что беспорядки тогда прекратятся, когда будет произведено расследование: кто именно виноват, студенты или полиция. По этому предмету я написал записку в то время, которая хранится в моем архиве.
В конце концов Его Величество склонился на мою сторону и расследование было поручено ко всеобщему удивлению бывшему военному министру генерал-адъютанту Ванновскому.
Государь Император выбрал Ванновского, зная его, как человека весьма твердого, решительного и резкого, резкого постольку, поскольку резкость вообще присуща военному человеку. Я, с своей стороны, когда последовало это назначение, несколько усумнился в том, чтобы назначение это было соответственным. Но, между тем, оказалось, что почтенный генерал Ванновский отнесся к этому делу в высокой степени добросовестно.
Нужно сказать, что Ванновский, делая свою карьеру, очень долгое время был начальником одного из Петербургских кадетских корпусов, потому привык иметь дело с юношеством, понимал и знал психологию молодых людей, о чем так часто забывают взрослые люди, которым приходится решать участь молодежи.
Ванновский признал виновной в большей степени полицию. Тогда последовали некоторые взыскания, хотя только с второстепенных чинов полиции. По моему же мнению, надлежало бы тогда выразить неодобрение не второстепенным чинам полиции, а начальству: градоначальнику и даже министру внутренних дел Горемыкину, который в том заседании комиссии, о котором я говорил, защищал полицию и находил, что полиция безусловно так именно и должна всегда действовать.
Как я уже говорил, Муравьев ухал из Крыма ранее меня и, по-видимому, находился под тем впечатлением, что я скрываю о том, что мне известно о предстоящем уходе Горемыкина и что во всяком случае я хлопочу о Сипягине.
