24/1Х 1944 года
Да, про людей-то легко писать, а вот про себя, пожалуй, будет потруднее. Дело в том, что сегодня ночью произошел чертовски отвратительный случай. В пятом часу утра моя машина, по невыясненным до сих пор причинам, вдруг загорелась. Меня разбудил часовой, вскочивший в хату и крикнувший: "Товарищ техник! Машина горит!" Я выскочил к машине и вижу: огонь взвился в области бензобака и под влиянием ветра, дувшего от кабины к кузову, моментально охватил всю машину. Мы бросились было вытаскивать имущество из машины, кое-что выхватили, но продолжать это - значило пообжигать людей, так как вся внутренность будки наполнилась пламенем, хлеставшим через переднее открытое окно. Достали у соседей-саперов лопаты и стали засыпать машину песком, но и это я вынужден был на время отставить, так как начали рваться имевшиеся в машине патроны, а я знал, что там есть еще и гранаты, поэтому приказал людям укрыться. Через минуту гранаты действительно взорвались. Тогда мы вновь принялись тушить, хотя патроны продолжали еще рваться. Кое-что удалось отвоевать у огня, но большая часть сгорела. У машины сгорел кузов, задняя резина, электрооборудование и обгорела кабина. Ходовая часть, мотор и коробка остались целы. В машине сгорели почти все наши личные вещи и часть инструмента и оборудования. Отчего она загорелась - можно только гадать. Признаков умышленного поджога не обнаружено. Что попал осколок или пуля (немец ночью стрелял) - тоже следов нет. Некоторые, даже солидные, технические люди говорят, что известны случаи самовоспламенения проводки из-за какой-либо неисправности ее. А машина чертовски старая, везде у нее подпаяно да подмотано, бензинчик, наверно, свои пары дает, да плюс к тому - все это промаслено, особой чистотой похвалиться нельзя. При такой ситуации достаточно малейшей искры, и вспыхнет огонь.
У нас же в полку третьего дня был случай, когда ночью у машины вдруг вспыхнули фары, а в машине никого не было. Раз такое дело бывает, так и искра может получиться. Есть и еще у меня предположительный вариант… но все это только предположения.
По окончании происшествия я отправился на НП докладывать начальству. Предполагал, что дело может повернуться для меня очень плохо. Ведь все зависит от начальства, а виновность почти всегда можно приписать. Готовлюсь всегда к самому плохому. А самое плохое по этому случаю может быть разжалование и направление в штрафной батальон. Чувствовал я себя, между прочим, совершенно спокойно, - никак не боюсь я штрафбата. Неприятен мне этот факт с машиной чрезвычайно, но не вследствие могущего быть наказания, а сам по себе.
К моему удивлению, никто из начальников, то есть командир полка и два его главных заместителя, не сказали мне ни одного грубого слова, а, наоборот, даже немного ободрили меня. Спасибо им. Приписываю такое дело их искреннему уважению ко мне и моим общим заслугам перед нашим полком.
Я сказал командиру полка, что вместе с этой машиной сгорел и мой авторитет перед ним, а я дорожу только его мнением. Он заверил меня, что ничего, дескать, подобного, и обещал содействие в восстановлении машины. Я со своей стороны обещал ему достать и сделать все, что нужно, силами своего коллектива и больше всего моими собственными.
Характерная прифронтовая ночь. Луны нет. Абсолютно темно. Только передняя линия фронта ясно обозначается беспрестанной трескотней автоматно-ружейного огня, и вспыхивают разноцветными дугами осветительные и сигнальные ракеты. Опять разговаривает немецкое радио на русском языке, а со стороны нашего тыла ветер доносит музыку и отрывки слов какой-то нашей кинопередвижки. У немцев что-то горит: большое зарево.
Свободное копирование
