Посоветовавшись со своим братом, Владимир Львов решил отправиться для встречи со мной в Петроград. Тем же вечером, 21 августа, он выехал в столицу, с тем чтобы передать послание Завойки Центральному комитету партии кадетов и договориться со мной о приеме. На следующий день у него состоялась встреча с Набоковым, которая уже была описана, беседа со мной, после чего он немедленно возвратился в Москву.
По приезде 23 августа в Москву он сообщил своему брату, что я согласился на создание Национального кабинета. Оказалось, что брат уже обсудил этот вопрос с некоторыми из политических руководителей, включая В. Маклакова.[Лидер правого крыла партии кадетов.] «Нелегко для нас, - заметил Николай Львов, - быть по одну сторону с Керенским, но мы это сделаем».
После ухода брата Львов отправился к Добрынскому, которого застал за беседой с Аладьиным. По свидетельству Львова, оба выразили удовлетворение «согласием Керенского» вести переговоры с другими политическими лидерами и Ставкой. [Давая показания на заседании Чрезвычайной Комиссии по расследованию дела Корнилова 14 сентября 1917 года, Владимир Львов заявил: «Хотя Керенский не дал мне каких-либо полномочий вести переговоры с Корниловым, я все же счел возможным заявить от имени Керенского о его желании реорганизовать правительство».]
Именно в этот момент ординарец из Ставки вручил Аладьину письмо, в котором содержался приказ генерала Корнилова Каледину, что побудило Львова немедленно отправиться в Ставку с миссией посредника. Разделяя точку зрения Львова, Добрынский вместе с ним отправился в тот же вечер на встречу с генералом Корниловым. Однако 24 августа Владимир Львов не смог переговорить с Верховным главнокомандующим, не смог он и достать обратного билета в Москву! Генерал Корнилов не спешил принять «посланца Керенского», частично потому, что рядом с ним не было в тот день его политического наставника Завойко.
Свободное копирование
