Часть первая_10

1 Софья Савельевна Довгалевская

   Она появилась у нас и заняла в квартире маленькую комнату где-то в 1948 году. Очень пожилая женщина, еврейка, с совершенно белыми волосами. Мама с ней быстро нашла общий язык и очень часто вечерами сидела у нее, либо она приходила к нам (что реже) и велись бесконечные разговоры за жизнь, прислонившись спиной к тёплой печи. Я часто просто засыпал под эти разговоры, особенно когда не было света. Работала она бухгалтером в СУБРе, но по-моему у ней уже был пенсионный возраст. Она иногда звала меня к себе в комнату. Там всегда был запах косметики, в большей части приятный. Расспрашивала меня об учёбе, школьных предметах, что я читаю и чем интересуюсь. Хорошо помню, как после одного из разговоров, она рекомендовала почитать Д.Лондона. Мне тогда она показалась человеком неординарным, резко отличающимся от тех, кто меня окружал по жизни. Мама говорила, что она очень грамотный и образованный человек, имеет знаменитых и известных родственников, знает иностранные языки. Однажды, придя из школы, я узнал, что она умерла от излишней дозы снотворного. Позднее, уже став взрослым, и прочитав историю тех лет, я понял, что она у нас находилась в ссылке, когда наступило время борьбы с "безродными космополитами" в 1948г. и разгрома Еврейского комитета в Москве. Я её хорошо и навсегда запомнил. Однако это дело имело и продолжение. В 1973 году я получил очередной том Большой советской энциклопедии и решил посмотреть там её фамилию. К своему удивлению я обнаружил там человека - Довгалевского Валериана Савельевича., последним местом работы которого было Посол СССР во Франции до 1934 года, когда он и умер. Сейчас я убеждён, что это были родные сестра и брат, хотя доказательств не имею. Может быть позднее обнаружатся родственники, которые прольют свет на эту историю.

2 М. Белеевская, Смус и Вячик.

   Марина Белеевская заехала в большую комнату в 1947 году после того, как оттуда уехали на Украину эвакуированная семья Никоненко. Это была высокая, стройная полячка средних лет со следами былой красоты на лице. В совсем ранней молодости она вышла замуж за генерала (правда, не знаю из какой армии), и в 16 лет уже была беременна. Она показывала нам фото тех лет - это была настоящая красавица с русой косой длиннее пояса. Потом по какой-то причине они разошлись. Сын, которого они назвали Вячеславом, а звали почему -то Вячиком, родился с сильной родовой травмой - у него на глазу было большое бельмо. Выглядел он достаточно своеобразно - при возрасте 25 лет имел залысины 50-летнего мужика. Постоянно ходил в полувоенном френче и галифе с подтяжками, причём очень любил вставлять руки за подтяжки и поигрывать ими. Если бы ему ещё повесить портупею с пустой кобурой, подправить лицо, то был бы типичный белый офицер из фильма "Чапаев". Кстати говоря, я заметил, что в то время многие люди, мягко говоря, далеко отстоящие от армии - управдомы, домкомы, кладовщики, работники ЖКО, и даже один председатель постройкома в тресте "Бокситстрой" (украл на работе будильник, а он у него неожиданно зазвенел в штанах во время поисков с сослуживцами - совершенно точный факт! И фамилия его была Крюков.) очень любили ходить в таких полувоенных одеждах.

   Работал Вячик где-то в околофизкультурных кругах - то ли каким-то инструктором, то ли учителем физкультуры. Трезвый был нормальный человек. Однако ж как напьётся - дурь из него сыпалась мешками. Чем и запомнился. Часто при этом начинал ломиться к нам в комнату. Если женщины успевали закрыться на крючок и тихо сидеть, пытаясь не выдать своего присутствиями, всё равно начинал громко стучать в двери, точно зная, что мы там и деваться нам некуда. Если же он успевал неожиданно зайти в открытую дверь, то часа два приходилось выслушивать его пьяную болтовню с размазыванием слез, слюней и соплей, беспрерывно дёргал свои подтяжки. Его мать уже ничего с ним не могла поделать. Иногда его стыдили соседи из маленькой комнаты. Смус - это фамилия гражданского мужа Белеевской. Это был серьёзный мужик чуть выше среднего роста, но с очень рельефной, мощной мускулатурой кузнеца. Работал он председателем добровольного спортивного общества. Он любил летом выходить на улицу в одной майке и галифе на подтяжках. Мы, ещё маленькие пацанята, с восхищением смотрели на его мощный торс и мускулатуру. Называли мы его почему-то "физкультурник Смус". Чуть позднее он переехал в соседний дом.

3 Борис Лещинский

Он стал следующим гражданским мужем Белеевской. Вячик к этому времени уже переехал жить и работать в г.Краснотурьинск, в 60 км. от нас. Это был очень плотный, здоровый мужик со всегда яркокрасными щеками. Я не знаю его настоящей профессии, но то, чем он у нас занимался, делал вполне профессионально и классно. Он забивал скот, в основном свиней, и обрабатывал мясные туши. Ежедневный забой проводился на свиноферме в п.Крутой Лог и он ходил туда почти каждый день. В одну из зим он пригласил меня с собой ему помогать. Я с удовольствием согласился. Да и ходить ему туда-обратно вдвоём было веселее. Иногда я ему помогал держать некрупных свиней за задние ноги, а .потом он попытался нас с Мишей научить снимать шкуры. Они у нас снимались почему-то "лестницей", т.е. оставались ступеньки из сала. Потом приходилось дополнительно тратить труд на зачистку. Пытались кушать эти кусочки без хлеба и соли, но занятие это было малоприятное. Сам же он снимал шкуры лёгкими движениями ножа, очень быстро и они были абсолютно гладкими, без малейших остатков сала. Туши он свежевал тоже очень быстро и качественно. Во время этой работы он часто пил свежевыпущенную кровь животных, а дома он её жарил на сковороде. Мне он тоже давал пробовать, но она мне не понравилась ни сырая, ни жареная. От такого питья у него и были очень красные щёки. Один раз, возвращаясь с ним поздно вечером зимой, мы увидели впервые полярное сияние - по небу непрерывно перемещались как бы изнутри подсвеченные разными красками столбы света. Ещё один раз мне удалось увидеть его в августе 1957г. вечером на танцплощадке, но оно было не таким ярким, как зимой.

   Когда мы с ним ходили на Крутой Лог, то я ничего с этого не имел, кроме общего интереса. Позднее он начал меня брать на исполнение частных заказов. Тогда я уже выполнял больше обязанностей - держал, потом смолил паяльной лампой, помогал мыть. В таких случаях он давал мне по кусочку мяса, которое я приносил домой. В одну из зим они решили выкормить поросёнка и поставили осенью маленького в сарай. Прошла зима, но он рос почему-то очень плохо. К весне он был маленький и худой, как коза. Решили забить и дальше не кормить .Борис почему-то решил его разделать на нашей кухне, в квартире. Мы его с трудом, вдвоём затащили на кухню второго этажа. Дальше он уже всё сделал на высшем уровне. Надо сказать, что он был неплохой мужик, не пьяница, не жлоб, очень спокойный. Мне он нравился - от него исходило какое-то спокойствие, уверенность в себе и сила. Где-то в 1952 году у супругов что-то разладилось и он от неё съехал. Чуть позднее мама мне сказала, что его арестовали органы и что он якобы был и не Лещинский вовсе, а Лещевский и, скрывался как бы в Североуральске от нехороших дел, которые натворил раньше в военные годы. В принципе, в первые послевоенные годы такие случаи были, когда некоторые люди, служившие карателями у немцев, сбегали от правосудия на Север и в глухие места Сибири, чтобы там затеряться и избежать правосудия. Было ли его пребывание в нашем городе случаем из этого разряда, или на него написала донос в органы сама Белеевская после ссоры (а такие случаи в нашей той жизни тоже были нередки) - я не знаю. Вскоре и сама она уехала в Краснотурьинск - жить и работать

4 Скоробогатовы.

Они заняли комнату после Белеевской. Семья точно как у нас - бабушка, её дочь и внук Адик. Только он носил другую фамилию - Бугаенко. Она работала тоже машинисткой, только в СУБРе. Адик был на три года младше меня и тоже учился в школе N1. Паренёк был развитой, учился на одни пятёрки и школу окончил с золотой медалью. Потом пошёл учиться в Казанский авиационный институт. В памяти осталось как его женщины закармливали бутербродами с маслом и грецкими орешками ещё сверху масла и другими сверхкалорийными продуктами. От такого питания Адик с самого приезда и позднее выглядел всегда, как надутый пончик. С нами он не водился - может быть из-за разницы в возрасте, а может и родители запрещали, считая нас излишне "отвязанными".

5 Викуловы

Они уже жили в квартире напротив, занимая большую южную комнату, когда мы переехали в этот дом. Глава семьи, Тимофей Иванович (или как мы его звали-дядя Тима) работал на шахте N5 3-го Северного рудника взрывником. Мать - тётя Шура, .финка по национальности, на производстве не работала, занималась семьёй, вязанием и починкой рыболовных сетей, добычей рыбы и сбором дикоросов. У них было трое детей - Лёня, и сестры Валя и Нина, младше меня на 2 и 4 года соответственно. Приехали они сюда незадолго до начала войны из г.Белозёрска Вологодской области, где занимались профессиональной ловлей рыбы. Здесь же в городе жил его младший брат Максим, тоже взрывник на той же шахте, только он жил в построенном им маленьком деревянном доме на ул. 8 марта, на берегу р. Сарайная. Эти люди мастерски владели многими ремёслами - прекрасно работали плотницким инструментом, вязали и чинили сети, сами делали деревянные лодки, знали когда, где, как и какую рыбу ловить, могли "рубить" лесные избушки и жилые дома, подшивали валенки и ещё многое другое, что и не вспомнишь. В комнате была очень простая обстановка - кровать для родителей, стол, позднее появилась кровать для Лени. Вначале все дети спали на полатях, которые соорудил отец между печью и стеной дома. Мы с Мишей Штином проводили у них очень много времени. Нас притягивала атмосфера их бытия в семье. Да они нас и не гоняли, знали, что растём мы оба без отцов, не хулиганим. Дядя Тима, когда выпадал какой-то случай, всегда нас учил как и какой держать в руках инструмент, как что-то нужное нам самим изготовить и т.д. Каждое воскресенье и праздники родители уходили к Максиму пировать и сидели там до глубокого вечера. В начале недели тётя Шура всегда ставила на печь брагу. За неделю она поспевала и в гости они уже шли, неся ведро своей бражки. Это был слабый спиртной напиток крепостью около 10 градусов. Уходя, как правило, тётя Шура наливала нам, детям, полуторалитровый графин этой бражки и мы все в течение дня, её выпивали. Это был первый в жизни спиртной напиток, который я начал пробовать и, кстати, охотно пил вместо водки и когда вырос. Мама вначале испугалась, но потом поняла, что мы не переходим разумные грани и успокоилась.

   Прокормить такую семью на одну зарплату, хоть и неплохую, было трудно. Поэтому родители занимались побочным промыслом. Как только появлялись первые забереги и ещё не было снега, они выходили глушить рыбу деревянными колотушками. Зимой у них был "мёртвый сезон", а весной они шли со ставными сетями, и загораживали остатки ледяного покрова у берегов, где мелко и загоняли в сети стаи чебака, которые там в это время кормились. Летом они ходил пешком в низовья Ваграна, ниже Крутого Лога и ставили сети в многочисленных курьях по обеим берегам. Ловились, в основном, щука, окунь, чебак. Не помню случая, чтобы они когда-ни будь поймали хариусов - они их ловить не умели. Только в начале 60-годов они научились на р.Сосьва загонять в сети тайменей. Один раз привезли оттуда бочонок подсолёных уже таймешков. В августе каждый год родители вдвоём, иногда к ним присоединялся Максим, уходили пешком на п.Берёзовка. Это верховья Ваграна - по дороге 40км. по реке все 70. Несли с собой сети, инструмент, часть продуктов. Там они рубили большой плот и плыли вниз до самого Североуральска..Сплав длился до 10 дней. Дорогой ловили рыбу, собирали ягоду., били кедровый орех, стреляли дичь. Плот подходил в районе Вороньего камня и мы все бежали их встречать. Года через два из-за оскудения этого маршрута они продлили его и шли уже до с.Тулайка -это 70км. от города и соответственно длиннее путь по воде. Плоты в городе уже разрубались на брёвна и использовались как дрова. Если они приносили рыбу, то всегда нам давали по рыбине домой, даже если нас не было в день приезда, а приходили мы на другой день. Много рыбы и ягод тётя Шура продавала на базаре. Причём свежая рыба очень быстро раскупалась.

   В конце 40-х годов они решили с Максимом построить общий дом на две семьи. Видимо долго выбирали место и лучше, чем скала у Вороньего камня на берегу Ваграна не нашли. Это был угол улицы Карпинского и 8-го Марта. Почвы там почти не было, и чтобы развести какие-то огородные грядки они лет 10 всякими способами туда завозили землю. Они купили где-то старые железнодорожные шпалы, большинство из которых были чёрные и пропитанные креозотом и из них на хорошем фундаменте сложили прекрасный дом без всяких излишеств, но с очень удобной планировкой для жизни. Внутри и снаружи стены обили вагонкой и нехороший цвет и запах сам собой исчез. Каждая половина дома имела 3 комнаты и кухню с русской печью. Большой зал. Теперь уже плоты подходили чуть ли не к крыльцу дома - надо было только всё поднять наверх на достаточно крутую горку. Да и пировать никуда уходить уже было не нужно и брага стояла тут же, на печи. Застолья проходили так же регулярно. У них была масса родственников и в городе, и приезжих. Часть из них я узнавал, а другая появлялась иногда и неожиданно. Лёня нам их показывал и говорил, что это шуряк кого-то, а тот свояк, а это двоюродный, а тот троюродный, всех он знал и беспрерывная череда этих родственников по выходным и праздникам сидела за большим столом в зале и стаканами охотно пили брагу, пьяно галдели, некоторые напивались до бесчувствия и падали головами в горы рыбьих костей, которых около каждого сидящего было великое множество. Это была главная закуска в семье, да ещё ягоды. Такого обилия родственников в семье, которые не просто знали о существовании друг друга, но и встречались даже за столом, я у своих знакомых больше не помню даже в те времена. Не говоря уже про сегодняшние, когда прямые близкие родственники не только не встречаются годами, но некоторые даже знать не хотят, что таковые у них где-то есть. Однако ж несмотря на обилие выпитого я никогда не наблюдал какого-то выяснения отношений или тем более пьяных драк. Те, кто сильно перебирал спокойно падали здесь же или их уводили на кровать в другую комнату. Несмотря на то, что казалось бы сам хозяин вёл застолье, всем ходом руководила тётя Шура. Она почти совсем не пила или очень мало, но вполне понимала тягу мужиков "оттянуться" после тяжёлой трудовой недели в условиях полного отсутствия в те годы других способов разрядки. Ведь работа взрывника - это маленький личный стресс и опасность каждую рабочую смену. Кроме этого на них же лежала ответственность за безопасную работу проходчиков после отпалки забоя. Утром же ,после застолья, у хозяина начиналось похмелье - болела голова и т.д. Он просил стаканчик на опохмелку, тётя Шура ругалась, но в конце концов из каких-то тайников доставала бутылку, наливала стакашек и остаток снова далеко прятала.

   Несмотря на то, что она не работала, всё -таки она была мотором и фактической главой семьи и Тимофей Иванович это негласно признавал. Она успевала вести всё хозяйство по дому пока дети были маленькими. Потом уже подросли дочки и стали помогать. Лёня же матери боялся больше отца - это тоже говорит о некой иерархии. Когда он не хотел что-то делать, то часто говорил: "Нет, нельзя, мамка заругает!". Для всех в семье она была высший авторитет. Тимофей Иванович очень любил поговорить и не только во время застолий. Был он человек явно любознательный, многим интересовался, что-то читал сам, что-то слышал от других, да и сам немало повидал. Если ещё он чувствовал, что и собеседник много знает, то разговоры сильно затягивались. Когда я достаточно подрос, начиная с 8 класса и особенно, когда я уже учился в институте, мы с ним много и подолгу разговаривали. Слушать я умел, а он был неплохой рассказчик. От него я впервые узнал некоторые подробности Советско-Финской войны 1939-40г.г. Участвовал он в ней рядовым артиллеристом в батарее среднего калибра под командой капитана Флёрова. Да, того самого, который в Отечественную войну командовал первой батареей "Катюш", попавшей в окружение под Вязьмой в сентябре 1941г. Выдумать эту фамилию он не мог, т.к. история с первой "Катюшей" была засекречена и фамилия её командира в открытой печати появилась только в 70-е годы. Он же рассказал о бетонных сооружениях на линии Маннергейма, которые не брала наша артиллерия средних калибров, а также о больших потерях в наших войсках..

   Ещё в самом начале 50-х годов он мне часто говорил, что не будет работать на производстве ни одного дня сверх пенсионного возраста. Я его разговорам на эту тему не придавал значения и не верил. Но вот приехав на каникулы в 1956 году и зайдя к ним в гости^узнал, что месяц назад он ушёл-таки на пенсию ровно в 50 лет и был очень довольным. еперь их работа уже не связывала и они начали осваивать более дальние в нашем районе угодья - начали ездить на р.Сосьва, которая была значительно больше Ваграна, да и рыбы там было тоже побольше. Кроме своей обычной "чёрной" рыбы - щуки, чебака, окуня они сумели там наладить и лов тайменя. В 1959 году началось строительство железной дороги Ивдель-Обь. Дорога уходила круто на восток в дебри западно-сибирских болот Тюменской области и окончилась на станции Сергино, на одной из проток р. Обь. Общая длина её была около 450км. из них около 100 пересекала самую глухую восточную часть Свердловской обл., включая р.Пелым.

   Викуловы двинулись через некоторое время в этот регион. Сначала они обосновались в районе деревеньки Массава на р. Пелым. Потом, по мере продвижения строителей, двигались и они. Везде рубили свои избушки для жилья. Окончательно стали они в районе станции Нягань. Конечно, рыбы и ягод там было столько, .что вопрос ловли или сбора не стоял. Основным там было сохранение продукции и её доставка покупателю в Североуральск. Они увезли с собой около 40 сетей, но кто-то выследил их и все украл, когда они очередной раз поехали домой. Пришлось вязать их заново. Я как раз оказался в Североуральске и зайдя к ним, узнал эту историю. Рыбы и ягод они каждый раз привозили с собой столько, сколько могли доставить. Ведь оттуда прямо в Североуральск дороги не было. Надо было ехать до г.Серова, а там делать пересадку на другой поезд и ехать домой обратно. Получался лишний проезд 200км. Всё получалось точно по пословице, что "за морем телушка - полушка, да рубль перевоз". Однако в целом это давало определённый доход и позволяло ещё помогать детям на этапе учёбы и первых лет становления.

   Они рады также были тому, что я поступил учиться в институт, и переживали, .что их сын не имел сразу такой возможности и ушёл служить в Армию. Однако после Армии они Лёню заставили учиться и он поступил в Уральский лесотехнический институт, чему я тоже был очень рад и иногда навещал его там во время своих командировок в Свердловск.Я частенько к ним ходил в гости, когда бывал в городе в командировках, либо жил там. Но заставал их дома очень редко. Калитка чаще была на крепком запоре - значит опять уехали и дети Максима только подтверждали это. Последний раз Тимофея Ивановича я видел в 1976 году - они оба были дома. Мы очень долго просидели, вспоминая всех и вся. Мы уже жили в большом 120-квартирном доме, построенном рядом с ними, почти на месте, где стоял первый дом Максима.Семьи Зайцевых, братьев  Виноградовых.1938 г. []

   Мне запомнился год этой встречи потому, что он вдруг сказал мне: "Вот видишь, Саша, сколько много денег государство выплатило мне за 20 лет моего нахождения на пенсии!". Но я то уже в те годы знал, что государство фактически выплачивало ему копейки (хотя получал он максимальную пенсию-120руб.) за тот адский и опасный труд в сырых забоях рудника. Однако он был ещё крепким стариком - даже седины в голове было относительно немного. Не жаловался ни на какие болезни. Даже мог ещё неплохо и водочку употребить. Дочь их, Валентина закончила в Свердловске техникум совторговли и осталась там жить и работать. Я её встречал в 70-е годы в Североуральске. Она была сильно озабочена семейной жизнью Леонида. Младшая дочь, Нина, закончила в городе СПТУ и работала всё время эл.сварщицей в геологоразведочной экспедиции. Когда я работал там же, .узнавал у ней о приезде родителей и ходил к ним в гости. Последний раз мы с сыном Сергеем приезжали в Североуральск в августе 1983 года. Конечно, на другой день пошли к ним. Дома была тётя Шура. Она сильно постарела, на глазах были очки с очень толстыми стёклами, видимо, подсадила зрение на вязании и ремонте сетей. Как она нам сказала: "Тимофея Ивановича больше нет. Убрался старик". Видимо где-то в самом начале 80-х годов. Это была крепкая порода людей, способных выживать в самых неблагоприятных природных и социальных условиях жизни. Таких с каждым годом становится всё меньше и скоро они могут исчезнуть насовсем.

6 Пономаренко

В квартире по диагонали от нас, только в соседнем подъезде, жила большая шумная семья Пономаренко. Занимали они одну большую комнату. Одна мать растила трёх сыновей - Витя, Володя и Борис. Первый был старше меня на год, а вторые младше на год и три. Было ещё двое старше этих - один уже работал, а другой учился в Карпинском горном техникуме. Как одна мать кормила эту ораву достаточно прожорливых ребят - загадка для меня по сей день.Но ходили они вечно голодные и искали постоянно, что бы найти съедобное. Из-за этого Витя бросил школу и в 14 лет пошёл работать учеником токаря в транспортный цех СУБРа. Одно время я повадился регулярно ходить с ним во вторую смену с 16-00 часов в цех. В это время практически там не было надзора. Занимались мы там всем, чем хотелось. Он начал меня учить работать на токарном станке, что мне очень нравилось. Эта практика мне пригодилась в институте на занятиях в мехмастерских. Потом мы занялись изготовлением охотничьих ножей. Брали старые рашпили и затачивали их на наждаке с двух сторон, или их в кузнечном горне "отпускали", обрабатывали и пытались на глазок снова закалить, но безуспешно. И вообще, мне с детства понравились запахи мехмастерской - горячего металла, машинного масла и наждачной пыли. Мы с ними проводили много времени - ходили и на рыбалку, и в лес за ягодами и грибами. Постоянно ходили в кино - на хорошие сцены в фильмах у них была очень бурная реакция. Спали летом вместе в сарае, играли во все игры около дома. Особенной конституцией и крепким здоровьем обладал младший - Борис. На фоне своих худосочных братьев это был настоящий крепыш с твёрдым, как камень, налитым мышцами телом. Я был старше на 3 года, но с трудом перебарывал его в единоборствах.