По возвращении домой Виктор будет демобилизован из армии. Практически с увольнением он получит "волчий билет" - инвалидность 1-й степени. Устроиться на работу он не может. Жить на военную пенсию и содержать молодую жену и двух малолетних детей, считает недопустимым. Да и вообще творческая личность не умеет сидеть, сложа руки. И "ждать милости от природы". Нужна само реализация. После бурной журналистской деятельности остановиться внезапно, "на скаку" просто немыслимо. Отец уезжает в Казахстан, подальше от цивилизации. Я уже писала, что Средняя Азия выбрана неслучайно. Там живет мама Виктора и его младшая сестра Любочка с мужем и детьми. Казахстан в те времена - это завуалированная всесоюзная ссылка. Туда всегда отправляли "с глаз долой" всех неудобных, неугодных. Как, впрочем, еще с царских времен туда из первопрестольной назначались губернаторы, сначала для освоения Средней Азии, и ссылались опальные бунтари. Так, в Мангышлаке, среди песков на долгие годы оказался и ссыльный Тарас Шевченко. Без права держать в руках карандаш и лист бумаги. В 30- годы двадцатого века туда ссылали кулаков и всяких недовольных советской властью. До Великой Отечественной войны в Узбекистан, Казахстан отправляли выпускников технических вузов. Строителей, железнодорожников, мостовиков для освоения необжитых пространств и привнесения в те края цивилизации. Вручив, им путевки на "стройки века". Во время войны страна эвакуировалась в ту же недосягаемую глубь.
Туда же депортировали по приказу Сталина целые народы по этническому признаку. Немцев, западенцев, поляков, чеченцев. Из Крыма - татар, армян, болгар, греков. Все они угодили туда по указу генералиссимуса от 11 мая 1944 года. Объяснялось все просто - "за пособничество и сотрудничество с гитлеровцами". Высылались народы в огромном количестве. Кто там будет разбираться - виноват, не виноват. Лес рубят, щепки летят. А люди всегда были именно этими "щепками". Или винтиками. Как вам будет угодно. После войны депортация продолжалась. В частности с Западной Украины в период с 1947 по 1956 годы выслали более 100 тысяч семей в Среднюю Азию и Сибирь. Вывозили людей в товарных вагонах для скота. И сбрасывали в голой степи, неприспособленной для жизни. Каждый десятый умирал в дороге. Тела их просто выбрасывали из вагонов на железнодорожное полотно. Высылали не менее чем на 20 лет. Без права возвращения в большие города. На всех западенцах ставилось клеймо - бандеровцы. Реакция, оставшихся дома, была адекватной. Так закладывалась многолетняя вражда, непримиримость внутри страны. Власть, государство, таким варварским методом держало народ в страхе и повиновении. "Разделяй и властвуй" - во веки веков. И до наших дней. Конечно, общеизвестными эти факты стали только после открытия архивов КГБ уже на рубеже столетия. О миллионах расстрелянных без суда и следствия. Об инспирированных самим КГБ всяческих, многочисленных дел - "ленинградском", "врачей-отравителей", против творческой интеллигенции, бандеровцев и т. д. Страна ужаснулась, а молодежь просто отказалась верить. Обзывая, все это навязанными той же пропагандой "ужастиками". После Победы многие так и остались там жить. Некоторых, просто не допускали в центральную европейскую часть страны. Иные, прячась от властей, искали там возможность выжить. В таком "богом забытом" месте можно устроиться на работу. Виктор хотел использовать в этом крае свой до конца не реализованный журналистский литературный потенциал. Его всегда страстное желание писать. Статьи, репортажи, стихи. Быть в гуще событий. Начиная с нуля "на целине", на строящейся дороге, среди голой степи и при острой нехватке профессиональных кадров, работает редактором созданной им же многотиражки для строителей "Мостовик". Здесь его быстро заметили и оценили как зрелого журналиста и толкового организатора. Им довольны начальники и коллектив. Что бывает, прямо скажем, не часто. Занимается такой черновой работой он с дальним прицелом на продвижение в более престижную столичную редакцию. В Алма-Атинскую газету он готовит свои корреспонденции. Вначале как внештатный сотрудник, с большими надеждами на будущее. Но... Все перспективы обрывает его внезапный уход. Нонна остается с двумя детьми на руках. Ей всего лишь 31 год.
Продолжение учебы. Перед Нонной в этой непростой ситуации опять встанет сакраментальный вопрос о продолжении обучения. По законам того времени поступать в высшие учебные заведения можно до 35 лет. Но вот беда, все военные аттестаты об образовании теперь уже подвергаются сомнению. Их надо подтверждать. Некоторые архивы утеряны, а некоторые, как станет известно спустя много лет, сознательно уничтожены. Очень распространенным и повсеместным становится обучение в школах рабочей молодежи. В период Отечественной войны многие молодые люди остались без документов о среднем образовании. А сколько молодежи и не смогли доучиться. Теперь же все сели за парты. Днем работа, вечером учеба в школе. В вечерних школах за детскими партами оказались взрослые тети и дяди. Многие в военных гимнастерках, с боевыми наградами. Нонна в компании с Тамарой Токаревой отправляется в 10-й класс вечерней школы. Чтобы иметь на руках документы, ни у кого не вызывающие подозрений об их легитимности. В школе преподавали прекрасные учителя. Среди них было немало высокообразованных, талантливых людей, пострадавших в период репрессий 30-х годов. Некоторые из них вернулись после сталинских лагерей и обосновались в тихом небольшом городке. Они даже жили как-то компактно на прилежащих к школе улицах. 26 июня 1957 года мама закончила среднюю школу рабочей молодежи №2 ст. Верховцево Сталинской железной дороги. Аттестат зрелости со сплошными пятерками. "На основании Постановления Совета Народных комиссаров Союза СССР от 21 июня 1944 года ?750 "О мероприятиях по улучшению качества обучения в школе", Доломанова Нонна Андреевна награждена ЗОЛОТОЙ медалью. Настоящий аттестат, согласно *4 Положения о золотой и серебряной медалях "За отличные успехи и примерное поведение", утвержденного Советом Народных Комиссаров Союза СССР 30 мая 1945 года, дает его владельцу право поступления в высшие учебные заведения Союза СССР без вступительных экзаменов".
Но теперь уже, речи о дневном обучении быть не может. В послевоенное время очень распространенным было заочное. Обучение, скорее самостоятельное, с выполнением необходимого количества контрольных работ, отправляемых в ВУЗ на проверку по почте. И с двумя сессиям. Летней и зимней. Вместе со своей подругой Тамарой Токаревой мама подает документы в торговый институт. Конечно же, это идея Тамары. Работая заведующей столовой, вращаясь в специфических кругах торговых работников, Тамара, таки, уговорила маму заняться именно этой сферой деятельности. Чего греха таить, места здесь прямо скажем, хлебные. Тамаре для дальнейшего продвижения и устойчивости положения требовался диплом о высшем торговом образовании. Такая работа, именно в торговле, не каждому по плечу. Тут надо иметь специальный характер. Более агрессивный и бескомпромиссный. Быть готовым к тому, что тебя в любой момент могут "подставить" и уметь при необходимости "назвать вещи своими именами" без сожалений и мук совести. Куда, вечно сомневающейся Нонне, с её легко ранимой натурой? С её неумением плести интриги, ловко уходить от чужих искусно расставленных ловушек? Какая торговля? Но Тамара мертвого уговорит. Своим напором убедила, а вдруг у Нонны получится? Да и учиться вдвоем веселей и легче. Вместе делать контрольные, ездить на сессии. Одним из условий успешной учебы на заочном отделении ВУЗа была непременная, обязательная одновременная работа по данному профилю. То есть, предполагалась торговля. Мама в это время устраивалась работать в больницу лаборантом в рентген кабинет. В маленьком компактном Верховцево Спиридонова на виду. Её дочь тоже. Все их шаги рассматривались как под микроскопом. Скрупулезно. И нашлись "доброжелатели". Тогда еще все продолжали "стучать" на неблагонадежные и неустойчивые элементы. Короче, в торговый институт ушла бумага, в которой сообщалось, что студентка Доломанова вовсе не работает в торговой сети, а по сему не имеет право занимать чье-то законное место. Из института маму отчислили. К её облегчению и нескрываемой радости. Слава богу, не судьба! Как бы и попытки благие делала, но, к счастью, не сложилось. Об этой упущенной возможности мама ни когда не жалела и не вспоминала. А если и всплывало это в памяти, то лишь с усмешкой и самоиронией.
У Шурика, кстати, о чем я уже писала, попытка стать бухгалтером после финансового техникума тоже закончилась фиаско. Хорошо еще, что, не без помощи "добрых людей", не угодил в места не столь отдаленные. По своей наивности, добропорядочности и абсолютного незнания специфики вопроса. После внезапной смерти мужа в сентябре 1957 года, у Нонны на руках двое маленьких детей. Нужно было их кормить и "ставить на ноги". А высшее образование так и осталось нереализованной задачей. Десять лет назад это казалось так реально, так легко выполнимо. С этого момента до конца дней, Нонна будет горько об этом сожалеть. Однажды, когда я уже буду в том же возрасте и у меня возникнут личные семейные проблемы, мама скажет в какой то нашей беседе: "Тебе легче, ты материально независима". А значит - свободна. А тогда, в 1957 году, выручала нас всех мамина мама. И была нам баба Лида и за кормильца, и за главу семьи. И за отца, и за бабушку. Мама решает остаться работать в больнице в рентген кабинете.
Для того, что бы не вызывать различные кривотолки, устранить "подметные" письма о разведенной в больнице семейственности, необходимо было иметь специальное медицинское образование. Следовало закончить профильный техникум. В 1962 году Нонна поступает в Харьковский Рентгеновский техникум Министерства Здравоохранения на заочное отделений. Обучение длится три года. В 1965 году она получает диплом рентген -электротехнического медицинского техникума и становится специалистом. Техником-электриком по монтажу и ремонту электромедаппаратуры. Все оставшуюся трудовую жизнь Нонна проведет в рентгеновских кабинетах. В Верховцево, где мама начинала работать, врачом-рентгенологом работал Мезенцев Иван Иванович. Был он очень квалифицированным специалистом, авторитетным, уважаемым. Настоящий уездный лекарь. Много практиковавший и много знающий. Интеллигентный. Спокойный, уверенный. И, вселяющий уверенность в окружающих. Не помню его раздраженным, кричащим, повышающим голос на младший медперсонал или больных. Уважительный и внимательный.
Всегда в затемненном кабинете с черным тяжелым мягким занавесом на входе, и красным фонарем над дверью с надписью на плафоне "Без вызова не входить". Он изо дня в день в полной темноте рассматривал сквозь светящийся экран холодного громоздкого металлического аппарата чьи-то скелеты, легкие, коленные и тазобедренные суставы. Носил безукоризненно белый выглаженный халат с застежкой спереди и белую накрахмаленную шапочку. Был исключительно деликатен, многогранно образован. Мезенцев был осколком грамотных врачей старой формации, соблюдающих пресловутый кодекс чести. В 50-е годы их было еще много. Теперь это уже уходящая натура. А, может даже, ушедшая. У него была одна, но "пламенная страсть" - футбол. Это был, кажется, единственный человек в Верховцево, который ездил на футбольные матчи за любимой командой. Ездил поездом, летал самолетом. В 60-тые годы только появилось телевидение, и футбол еще не транслировали. Матчи слушали исключительно по радио. Ему этого было мало. Футбольных "фанатов", а тем паче, их клубов тогда еще не существовало. И такие его поездки расценивались как чудачества. Справедливости ради следует сказать, что в то время, вообще развлечений было немного. В Верховцево это было кино, клубная библиотека. Для людей интересующихся - ежемесячные "толстые журналы", "Литературная газета", - еще тонкая, на двух листах. Краем уха я слышала, как мама, придя с работы, рассказывала, куда в очередной раз собирается поехать или уже уехал Мезинцев. И хоть в нашем доме поклонников футбола в лице мамы и бабы Лиды не было, но к этой его причуде относились с уважением. Говорят, интеллигентность - это чувство меры. Вот в нем было это эфемерное, казалось бы, качество. В юности мама мне говорила, что у меня как раз, с чувством меры проблемы. Все мои поступки и переживания - "через край".
Ида и Оксана. Где-то в 70-е годы у мамы появилась еще одна близкая подруга. По окончанию Днепропетровского института инженеров железнодорожного транспорта, или как его все звали, ДИИТа, приехала в Верховцево инженер путей сообщения Боявер Ида. Ида Григорьевна. Сначала она снимала жилье в частном секторе. А потом получила комнату в квартире с соседями. С медработниками - супружеской парой Кобеняк. Муж, Данило, работал в железнодорожной больнице под бабушкиным руководством, кажется бухгалтером. Жена его работала тут же. Медсестрой. Их квартира была коммунальной. Тогда многие жили в квартирах с несколькими соседями. Иде еще повезло, соседи - всего одна семья. Дом, где она жила был недалеко от вокзала, от места ее работы. Кабинет, в котором Ида работала, располагался на втором этаже здания вокзала. Окнами на перрон. Если бы Ида вышла замуж, отдельную квартиру дали бы ей достаточно быстро. В Верховцево специалистов жильем обеспечивали. В Днепропетровске у Иды жили родители. Практически на каждый выходной она уезжала к ним. В будние дни после работы часто бывала у нас. Они с мамой ходили в клуб в кино, в библиотеку к Тамаре или в гости еще к какой-нибудь приятельнице. Но чаще, оставались у нас. Болтали, смотрели телевизор, когда он появился. В гости ходили к Оксане Манко. Это еще одна подруга. Она врач. Но работала не в бабушкиной железнодорожной больнице, а в поселковой. Оксана натуральная блондинка, яркая очень привлекательная. Она с мужем жила в большом добротном "своем" доме из белого кирпича. С фруктовым садом и огородом. Их дом стоял сразу за базаром, на улице Украинской. Это был, практически центр. Муж, Вася, мужчина высокий, статный, красивый работал сначала в потребкооперации. Я до сих пор не знаю, что это такое. Но доступ имел к дефициту. Хорошим импортным вещам, продуктам. Справедливости ради следует сказать, что ни мама, ни бабушка никогда не пользовались его услугами. У нас дома вообще не было культа тряпок и дефицита. Все наряды и себе, и бабушке, и мне мама шила сама. А все продукты, которые были в магазинах и на базаре, мы могли купить самостоятельно, и этого было достаточно. У Оксаны был единственный сын Олег. Её гордость, надежда и страстная материнская любовь. Олег был красавчик. Высокий и стройный как отец. Лицо чистое с ясными светлыми глазами и правильными классическими чертами. Густые, слегка волнистые темные волосы всегда сами собой укладывались в прическу. То ли, только подстриженные, то ли отросшие. Ему все шло. Его можно было снимать в кино. Причем, без всяких гримеров, в любое время дня и ночи. Он всегда был хорош. Очень обаятельный, общительный. Спортивный. Внешне образцово-показательный.
В доме было пианино. Оксана любила музицировать. Упрашивать долго её не приходилось. Делала это всегда с удовольствием. Она пела под собственный аккомпанемент арии из оперетт, известные песни. Еще одной её страстью были болонки. В доме всегда были эти шумные, комнатные, ручные собачки. Всегда белые и не меньше двух. Ида была тоже обладательница хорошего голоса и страстная любительница пения. Пела модные эстрадные песни. Она выступала с самой главной сцены Верховцево. Сцены клуба железнодорожников. По большим праздникам там устраивали концерты местной самодеятельности. Известные в городке люди пели, танцевали, читали стихи, юморески Остапа Вишни и Миколы Олийника. Такие концерты пользовались огромным успехом. Артисты были в ранге "народных". Их обожали, за творчеством следили. Концерты стремились обязательно не пропустить. Перед очередным концертом Ида обязательно приходила к нам. В новом "концертном" платье. Это был наряд, сшитый "на выход". Один из них я помню. Пышная, кажется плиссированная, светло серая, жемчужная юбка. Из тончайшей шерсти. Для пышности под нее поддевалась белая ситцевая накрахмаленная нижняя юбка с высокой оборкой по низу. Белая прозрачная нейлоновая нарядная блуза и широкий черный пояс на талии. Все было остромодное и красивое. У Иды была высокая большая упругая грудь и тонкая талия. Классические женские пропорции -"песочные часы". Все преимущества своей фигуры она умело подчеркивала. Перед выходом в свет Ида выпивала сырое яйцо, для более яркого звучания голоса и они с мамой отправлялись в клуб. Мама шла в роли группы поддержки в зрительный зал, Ида - за кулисы для последних приготовлений и неизменных, сопровождающих каждое выступление волнений. Волноваться и трепетать она начинала еще у нас дома и эта предсценическая обязательная дрожь пробегала по нашей квартире. Наполняя её более громкими возгласами, женскими судорожными сборами. С запахом ацетона, лихорадочным размахиванием рук с невысыхающим ярким лаком на остреньких ноготках. Вдруг некстати обнаруженной спущенной петли на капроновых жестких "стеклянных" чулках. Неожиданно оказывалась недостаточно яркой губная помада, и не таким высоким, как обычно, "начес" на недавно стриженных ( как всегда чуть короче, чем надо, после парикмахерской) волосах. Последний взгляд в зеркало, сладкий аромат вылитых на себя духов. Стук каблучков. Шум, гам. Такой приятный, волнующий, праздничный. Многообещающий. Но, как потом окажется, опять обманувший призрачные надежды.
Нет, надежды на успешное выступление не были напрасными. Идиному пению громко хлопали, кричали "бис". Но как любой актрисе, ей хотелось "продолжения банкета". С цветами, загадочными настойчивыми незнакомцами харизматичной внешности. Неординарными поступками этих самых мифических поклонников. Всего того, что фантазирует себе каждая молодая женщина. В Верховцево, с его немногочисленными претендентами на главные мужские роли в таких мечтах, подобные надежды каждый раз оказывались нереализованными. Но это была всеобщая беда молодых женщин послевоенного времени. Увы. "Хеппи энд" бывал крайне редко по независящим от главных героинь объективным причинам. Ида очень хорошо владела немецким языком. Когда впоследствии Вовка в школе имел проблемы с "немкой" Екатериной Матвеевной, то Ида с ним позанималась. И занятия дали результаты. Оценку по немецкому языку удалось исправить. А требовательной "немке" довести наши с Вовой знания немецкого до такого уровня, что ни у меня в институте, ни у него впоследствии, даже в академии, не было проблем с иностранным языком.
Я теперь вспоминаю, как будучи школьницей, встречала Иду днем на улице, и она передавала через меня маме приветы и всякие мелкие просьбы. То дочитать "Новый мир" с последним интересным романом, чтоб Ида его забрала на выходные, то о времени ее прихода к нам. Я говорила, хорошо, передам и тут же напрочь обо всем забывала. Вечером приходила Ида, а она к нам приходила практически каждый день после работы, и оказывалось, что я маме ничего не передала. Я даже не вспомнила. Она каждый раз меня "вычитывала", но история повторялась. Теперь, когда ругают молодежь, что они мол невнимательные, им на все наплевать, я всегда вспоминаю именно эти эпизоды. Действительно, у нас было столько своих проблем, новостей, что совершенно неумышленно обо всем другом просто забывалось. Теперь это кажется жестоким и эгоистичным. Увы. У каждого возраста своя точка зрения.
