Все это время в проходе под нами, то есть между балконом и бельэтажам, находилась одна шахидка, размахивающая пистолетом, и два-три боевика. Через несколько минут к ним присоединился еще один – в камуфляже, но без маски. Остальные бандиты звали его Асланбек или Аслан. Похоже, что он был главным на этаже, или, по крайней мере, кем-то вроде пресс-секретаря, так как в основном именно он общался с заложниками. Он сказал нам, чтобы мы звонили родным, друзьям, на телевидение, чтобы все знали и подъезжали к театральному центру. Я, к сожалению, оставил мобильник в куртке. А. достала телефон, позвонила кому-то из друзей и сказала, что мы в заложниках, и чтобы через некоторое время они позвонили домой. Потом решила позвонить родным сама. Долго тянула, не говорила про захват, но родные, похоже, поняли, что случилось что-то нехорошее. Я посоветовал ей сказать быстрее – так будет проще и лучше. Когда она сказала – "Мы заложники" её голос дрогнул, и я подумал, что она сейчас заплачет, и взял её за руку, но А. сказала, что все нормально. Действительно, она очень быстро справилась с волнением. Я взял её мобильник и позвонил домой, но не дозвонился. Тогда я позвонил Д., но он, похоже, не очень поверил. Попытался дозвониться до службы спасения МТС, но там трубку никто не брал.
Боевики потребовали, чтобы мы пересели – мужчины в левую сторону зала, а женщины в правую. А. ушла, но, к счастью, села не очень далеко, так, что я мог её видеть или передавать записки. Во время пересаживания боевики очень нервничали, начинали кричать, если кто-то задерживался или наклонялся.
Вскоре к нам на бельэтаж пересадили того "летчика" который был первым выкинут со сцены. Он держался очень хорошо. Не знаю как других, но меня почему – то очень ободрял вид человека в советской военной форме времен начала второй мировой, пусть даже и театральной. Он был без ремня, это проассоциировалось с нашими военнопленными в сорок первом, почему-то подумалось, что мы обязательно освободимся.
