Кроме Тони Шевчуковой в бухгалтерии шахты работала тогда одна женщина (вернее, девушка – Тоня-то была замужем) – немочка Ильза. Команда подобралась интернациональная: русский Уваров, литовец Даунаравичус, западный украинец Конюх – не бандеровец, а офицер польской армии, молдаванин Бостанарь и я. От каждого я узнал что-нибудь полезное. Васька Уваров сообщил, что у Дунского лицо интеллигентное, а у меня коммерческое; Владас Даунаравичус рассказывал о литовских "бандитах" – сам он не успел уйти к партизанам, взяли, как он выразился, не в лесу, а на опушке. Конюх научил неглупой поговорке: "Бог не карае, не карае, а як карнэ, то и срацю не пиднимешь". Он же рассказал, что у них во Львове студенты написали на двери нелюбимого профессора такой стишок:
Стары Рейтан пьюрком гжебе,
Млодеж его цурке ебе!
("Пьюрком гжебе" – царапает перышком, "цурка" – дочка, остальное понятно.)
На что старый Рейтан немедленно отреагировал, приписав внизу:
Ебьте, ебьте, мое дятки:
Я ебалэм ваше матки!
Яшка Бостанарь был мужичонка вздорный и большой любитель спорить. Уваров, человек немногословный, не одобрял его. Говорил брезгливо:
– Филь шпрехен.
Как-то раз Бостанарь затеял дискуссию со своим соплеменником Митикэ -как надо произносить румынское название каменного угля, "гуила" с мягким южным "г", или "хуила"? Оба темпераментные, они всем на потеху минут десять орали, стараясь перекричать друг друга: "Гуила!.. Хуила! Хуила!"
В другой раз Яшка заспорил со мной – не помню уже, по какому поводу. Дошло до драки. Добрый Митикэ Мельничук побежал за Юликом – чтобы тот разнял нас.
– Юлиус! – кричал он жалобно. – Они дерутся! Они бьют друг друга! По лицу! Руками!
Юлика это не взволновало – он был боец не мне чета. Его – за неделю до нашей с Яшкой драки – обматерил маркрабочий Генрих Волошин. Юлик посоветовал ему никогда больше этого не делать. Генрих сделал – немедленно.
Ко мне в бухгалтерию заглянул Костя Карпов:
– Иди посмотри. Там твой кирюха Волошина убивает.
Я выскочил в коридор и увидел убегающего Волошина – вся морда в крови. А двое ребят держали дверь маркшейдерской, не выпуская Юлика. Он в ярости дергал и дергал дверную ручку – пока не оторвал... Я им гордился.