Но вернусь к рассказу о двух поэтах.
Вторым был Ярослав Смеляков. Заранее приношу извинения: мне придется повторяться, о нем я уже писал ("Киносценарии" Э3 за 1988 г.)
Как-то раз мы с Юликом зашли в кабинку к нарядчику Юрке Сабурову. Юлий взял стопку карточек, по которым зеков выкликали на разводе – они маленькие, величиной с визитку. По привычке преферансиста Юлик стал тасовать их. Потасует, подрежет и посмотрит, что выпало. На второй или третий раз он прочитал: "Смеляков Ярослав Васильевич, 1913 г.р., ст.58.1б, 10 ч.П, 25 лет, вторая судимость." Поэта Смелякова мы знали по наслышке. Из его стихов помнили только "Любку Фейгельман", которую в детстве непочтительно распевали на мотив "Мурки":
До свиданья, Любка, до свиданья Любка!
Слышишь? До свиданья, Любка Фейгельман!+)
Слышали, что он до войны сидел. Неужели тот? Вторая судимость, имя и фамилия звучные как псевдоним... Решили выяснить.
Юрка сказал, что Смеляков ходит с бригадой на строительство дороги, и мы после работы пришли к нему в барак, Объяснили, что мы москвичи, студенты, здесь – старожилы, и спросили, не можем ли быть чем-нибудь полезны.
– Да нет, ничего не надо, – буркнул он. Был неулыбчив, даже угрюм.
Мы поняли, что не понравились ему и распрощались: насильно мил не будешь. Но дня через два к нам прибежал паренек из дорожной бригады, сказал, что Смеляков интересуется, чего мы не появляемся.
– Вы ему очень понравились, – объяснил посыльный. Мы сразу собрались, пошли возобновлять знакомство.
Это был как раз тот неприятный период, когда Бородулин запретил хождение по зоне. Поэтому мы со Смеляковым зашли за барак, сели на лавочку возле уборной, и он стал читать нам стихи. Стрелок с вышки видел нас, но пока мы не лезли на запретную зону, происходящее мало его трогало.
Ярослав Васильевич – он до конца жизни оставался для нас Ярославом Васильевичем, несмотря на очень нежные отношения – знал, что читать: "Кладбище паровозов", "Хорошая девочка Лида", "Мое поколение", не печатавшееся тогда "Приснилось мне, что я чугунным стал" и "Если я заболею". (Это прекрасное стихотворение впоследствии так изуродовали, переделав в песню! Говорят, Визбор. Жаль, если он).
+) С Любовью Фейгельман я познакомился лет пять назад, в Москве. Очень немолодая, но все равно хорошенькая – комсомольская богиня на пенсии. Теперь она носила фамилию последнего мужа – Руднева. (По словам Ярослава Васильевича, все ее мужья приходили к нему выяснять отношения – хотя романа и в помине не было. Просто это имя и фамилия ритмически легли на вертевшуюся в голове мелодию.) Меня Любовь Саввишна спросила, нельзя ли сделать сценарий из ее книги и, услышав, что нельзя, сильно охладела ко мне. Для нее, как сказал бы А.Митта, "общение перестало быть плодотворным".
Свободное копирование
