Я написал, что от антисемитизма не страдал, и это правда. Но слышал в бараке такой разговор – связанный как раз с делом врачей-отравителей. Они ведь обвинялись в том, что хотели злодейски умертвить Молотова, Ворошилова и еще кого-то такого же. И вот, обсуждая на нарах эту новость, мои соседи бандеровцы ахали:
– Чого бажалы зробиты, ворогы!
Казалось бы, нелогично: им бы радоваться, сами, небось, с радостью удавили бы и Молотова, и Ворошилова – а вот же, ужасались еврейскому злодейству. Мой близкий друг, бандеровский куренной Алексей Брысь уверяет меня, что антисемитизм бандеровцам совершенно чужд. Идеологам и вождям - может быть; но рядовой боец имеет право на собственное мнение.
Кроме украинцев, литовцев, латышей и эстонцев в Минлаге к нам прибавились в больших количествах венгры, немцы и японцы – смешение языков, как на строительстве вавилонской башни! (Хоть т.Сталин предупреждал, что исторические параллели всегда рискованы, как не вспомнить, что и конец двух великих строек был одинаковым: "ферфалте ди ганце постройке", как говорила моя бабушка). В санчасти Юлик слышал, как немец-шахтёр объяснял врачу, что у него нелады с сердцем:
– Hertz – пиздец!
Даже песенки, которые приехали в лагерь с Запада, были разноязычными -по-ученому сказать, "макароническими":
Ком, паненка, шляфен,
Морген – бутерброд.
Вшистко едно война,
Юберморген тодт.
(Юлик знал другой вариант:
Ком, паненка, шляфен,
Морген дам часы.
Вшистко едно война -
Скидывай трусы!)
Тут тебе и русский, и немецкий, и польский. Были и чисто польские:
На цментаже вельки кшики:
Пердолён се небощики...
А власовцы привезли и немецкую солдатскую:
Эрсте вохе маргарине,
Цвайте вохе сахарине,
Дритте вохе мармаладе -
Фирте вохе штейт'с нихт граде!
Что пели литовцы, не знаю, хотя в лагерях их было очень много; Воркуту так и называли – "маленькая Литва". (Думаю, не на много меньше большой.) Не знаю и эстонских песенок, а латышскую – одну, про петушка, – запомнил:
Курту теци, курту теци, гайлиту ман?..