Юлик и другие - 8

В Минлаг Юлик попал на полгода раньше меня и ко дню нашей встречи был уже авторитетным придурком – нормировщиком. Вообще-то нормировщиков в лагерях не любили: от того, какую даст норму, зависит процент выработки, а стало быть и кормёжка. Из лагеря в лагерь переезжала вместе с этапами поговорка: "Увидишь змею и нормировщика – убей сперва нормировщика, змею всегда успеешь". Но Дунского уважали – он был самым либеральным изо всех.

Интинская его карьера началась так. Когда Юлика привезли на третий ОЛП, кто-то из старожилов посоветовал:

– Говоришь, нормировщиком работал? Здесь старший нормировщик твой земляк, сходи к нему, он тебя пристроит.

"Земляк" означало – еврей, как и ты. А известно же: еврей еврея всегда тянет, не то что мы, дураки русские... Эти рассуждения Юлик слышал сто раз и всерьёз не принимал. Но к старшему нормировщику всё-таки пошел.

Старшим нормировщиком на третьем ОЛПе был некто Лернер, румынский еврей, по специальности джазовый музыкант – саксофонист. Как и когда он превратился в нормировщика – понятия не имею. Но на третьем он был самой влиятельной фигурой. Замечено: в лагере это зависит не от должности, а от личности. На Алексеевке всем командовал завбуром Петров, на 15-м -комендант, ссученный вор Степан Ильин, в курском лагере у Юлика – почему-то фельдшер Грейдин, а здесь на третьем – нормировщик Лернер. Все они были стукачами, все – людьми энергичными и, как правило, подлыми. Лернера ненавидели и боялись даже надзиратели и вольные из обслуги: каждый день ходит к Бородулину, начальнику ОЛПа – кто его знает, чего он там нашептывает?

Визит к нему начался не очень удачно. "Земляк" кровного родства не признавал.

– Работали нормировщиком? – брезгливо переспросил Лернер. – Ну и что? Я-то здесь причем?

– Извините. – Юлик повернулся, чтобы идти. Это Лернера озадачило: к такому он не привык, думал – сейчас посетитель будет жалобно канючить: "А может, найдется какое-нибудь местечко? Я вам буду так благодарен, мне скоро посылка придет..." – что-нибудь в этом роде. А тут – буркнул "извините" и пошел.

– Погодите, – сказал Лернер в спину Юлику. – Вы москвич?.. Нормировщиком и на воле были?

– Нет. Студентом был.

– Какого института?

– Вы вряд ли знаете. Есть такой Институт Кинематографии. – И Юлик опять взялся за дверную ручку.

– Погодите! Профессора Тиссэ знаете?

– Его – нет. А с его женой немножко был знаком.

– Не может быть.

– Почему не может? Красивая женщина. Брюнетка... Со странным именем - Бланка, по-моему.

– Бьянка! Бьянка! – Лернер вскочил со стула. – Идите сюда.

Он выдвинул ящик стола и достал фотокарточку – портрет молодой женщины, с которой мы познакомились в Алма-Ате, на дне рождения Майи Рошаль. Оказалось, что эта Бьянка родная сестра Лернера. Он просто обожал ее, гордился ее красотой и образованностью.

Этот неожиданный поворот разговора решил проблему трудоустройства; немедленно нашлось место нормировщика. А Лернер часто зазывал Юлика к себе в кабину – поговорить о Бьянке, об американских фильмах. В своей Румынии он их насмотрелся достаточно. Он даже сыграл для Юлика – на скрипке, саксофона у него не было. По мнению знатока музыки Абрама Ефимовича Эйслера, сына капельмейстера санкт-петербургской императорской оперы, играл Лернер хорошо. Но тот отмахивался от похвал: вот на саксофоне, говорил он, я действительно умею играть. А скрипка – это так...*****)

Раз уж я упомянул Абрама Ефимовича, расскажу о нем поподробней. Это был прелестный старик, умница, похожий как близнец на актера Адольфа Менжу -тот же аристократический длинный нос, те же усики, тот же иронический прищур глаз – и та же нелюбовь к коммунизму. По своим политическим убеждениям Эйслер был монархистом и этого не скрывал.

– Абрам Ефимович, – удивился Юлик, – с такими взглядами – и на свободе до пятьдесят первого года?

Подумав, старик ответил:

– Видите ли, Юлик у меня были очень качественные знакомые.******)

Эйслер, по профессии инженер, был страстным пушкинистом. Знал наизусть множество стихов, биографию Пушкина помнил, как свою. Однажды Юлик проснулся посреди ночи и увидел, что Эйслер тоже не спит. Сидит призадумавшись на нарах и смотрит в одну точку. Вообще-то, ему было над чем призадуматься: по ст. 58.10 старику дали четвертак, отсидел он только год. А если тебе за семьдесят? Не так уж просто досидеть до звонка. Всё-таки Юлий спросил:

– О чем задумались, Абрам Ефимович?

– Я думаю: если бы он женился не на этой бляди Гончаровой, а на Анне Петровне Керн – представляете, Юлик, сколько он мог бы еще написать?!

Что касается срока, Эйслер обманул-таки советскую власть: освободился после ХХ-го съезда, не досидев лет двадцать, и вернулся в Москву одновременно с нами...

Когда я попал на 3-й, Лернер доживал там последние денечки: через неделю он должен был освобождаться. Юлик познакомил меня с ним и спросил, нельзя ли найти для меня работу в бухгалтерии. Лернер согласился помочь и действительно поговорил, с кем следовало. Ему обещали – сделаем!.. Но как только он уехал, всеобщая нелюбовь к нему, естественно, перенеслась на меня: никто не хотел помогать протеже Лернера. В конце концов все устроилось само собой. Бухгалтера были нужны; недели две-три походил на стройку, а потом меня взяли в бухгалтерию ОЛПа. 

 ****) Совсем из других соображений мы в трех сценариях поминали стукача Аленцева – называли по имени-отчеству, говорили всякие нелестные вещи (о персонаже, но в надежде, что и прототип услышит). И все три раза именно этот эпизод выпадал. Фатально. Не надо быть злопамятными?

*****) Свою скрипку Лернер продал, когда уехал из Минлага на вечное поселение в Красноярский край. На вырученные деньги он и там, в ссылке, купил себе какую-то хлебную должность. После реабилитации вернулся в Москву, играл в джазе у Рознера (Мы могли бы узнать его телефон, у нас оказались общие знакомые – но решили, что не стоит. Едва ли ему хотелось вспоминать о некоторых подробностях своей лагерной биографии. Хотя мы-то с Юликом ему искренне благодарны.)

А на автобусной остановке возле Мосфильма мы как-то встретили Бьянку. К этому времени она была уже вдовой. Некрасивая немолодая женщина с усталым и недобрым лицом.

******) "Качественные знакомые" выручали Эйслера всю жизнь – и в серьезных случаях, и в несерьезных. Он рассказывал: много лет назад его поехал проводить на вокзал питерский приятель. В "Красной стреле" соседом Абрама Ефимовича по двухместному купе оказался знаменитый артист Юрьев -"последний русский трагик" и старейшина ленинградских гомосексуалистов. Молодой Эйслер забеспокоился.

– Глупости, ничего не бойся, – сказал приятель. – Я тебя научу. Как только тронется поезд, заведи разговор о том, что у каждого человека имеются свои маленькие странности. Он, конечно, заинтересуется, спросит: а какая странность у вас? И ты ему скажешь: каждый раз, когда ложусь спать, я насыпаю себе в анальное отверстие битое стекло.