Был в камере еще один фраер, которого воры с радостью приняли в свое братство – летчик Панченко, дважды Герой Советского Союза (настоящий, не то, что Петро Антипов, хлябавший за героя). Панченко импонировал блатным и своим титулом, и отвагой, и злой медвежьей силой. Он и похож был на медведя – огромный, сутуловатый, с маленькими умными глазками.
Почему-то он любил поговорить со мной, интересовался книгами и фильмами – бывает такая неожиданная тяга к культуре у людей совсем необразованных. А Панченко был не просто необразован – дикарь дикарем! Он, мне кажется, просто не знал разницы между "хорошо" и "плохо", и поэтому рассказывал о себе такие вещи, о которых другой промолчал бы.
Так, рассказывал Панченко, приехал он в самом начале войны в Харьков. По рангу – а он получил первого Героя еще за Испанию – его должны были встретить с машиной, но почему-то не встретили. И он в раздражении пошел с вокзала пешком. А тут началась воздушная тревога. К нему кинулась старуха еврейка, истерически закричала, колотя кулачками в его широченную грудь:
– Почему ви тут? Ви должны быть на фронте! Должны защищать!
– Я вытащил пистолет и три пули всадил в нее... А что? Ничего мне не было. Посчитали, как покушение на Героя Советского Союза, – смеялся Панченко.
Ворам особенно нравилась история, за которую он получил свой первый срок: пьяный, полаялся в московском "Военторге" с милиционерами, открыл стрельбу и уложил двоих на месте. Тот срок ему заменили штрафбатом; там он не только "смыл кровью", но и заработал вторую золотую звезду Героя. А сейчас сидел, по его словам, из-за ерунды. В должности командира эскадрильи он спал с женами двух своих непосредственных начальников, и обиженные мужья подстроили ему хозяйственное дело: нехватку бензина или еще что-то в этом роде.
Вместе с ворами дважды Герой отбирал у сокамерников передачи – не целиком, а по-честному, половину. Вместе с ворами и хавал. Продуктов у них накопилось много, их хранили на "решке" – решетке окна. Не боялись, что украдут – кто осмелится?.. Один доходяга осмелился, и расправа была короткой: ухватив доходягу за рубаху и мотню штанов, летчик поднял его высоко в воздух и отпустил. Тот грохнулся о цементный пол – и не поднялся, унесли в лазарет. Не знаю, выжил ли.
Да, дикий человек был Панченко. Но интеллигентов уважал. Узнав, что под нарами живет профессор Попов – тихий, глубоко религиозный старичок, биолог, кажется, – Герой потребовал, чтобы Попов вылез на свет божий:
– Ты правда профессор? – а получив утвердительный ответ, согнал кого-то с нижних нар и уложил туда профессора. Тот сопротивлялся: его пугала шумная и безобразная жизнь камеры; под нарами, затаившись в темноте, старик мог шепотом молиться. Но Панченко настоял на своем.
Профессор затих. Полежал с полчаса и сказал:
– Товарищ Панченко, можно к вам обратиться?
– Обращайся.
– Я хочу попросить вас об одолжении.
– Каком?
– Нет, вы пообещайте, что сделаете. Да это нетрудное!
– Ну, обещаю.
– Товарищ Панченко! Можно, я залезу обратно под нары?
Панченко разрешил.
Свободное копирование
