Ночью нас, лежачих, тяжелых, погрузили в санитарный поезд, и через сутки с небольшим мы оказались в госпитале в городе Кочетовка, что под Мичуринском. Поскольку за эти дни я не умер, то стал представлять для медиков большой интерес.
Хотя и говаривал Суворов: «Пуля дура, штык молодец!», но та, которая судьбой была предназначена мне, по отношению, по крайней мере, ко мне была не дура. Действительно, ей надо было ухитриться, пройдя через шею навылет, не задеть сосуды и позвоночник. А паралич ног и рук был оттого, что пуля, наверно, коснулась позвонка и внутреннее кровоизлияние прижало какие-то нервы. Но, к счастью, подвижность и рук и ног стала восстанавливаться. Через неделю я начал потихоньку ходить, а через две уже мог самостоятельно подносить ложку с кашей ко рту.
«…От Советского информбюро… 16 февраля 1943 года наши войска освободили город Харьков… В боях отличились… конники генерала Соколова…»
Услышанное по радио как-то сразу подействовало сильнее лечебных процедур. Вот где корпус, и дивизия, и полк! Решение созрело сразу: вырваться из госпиталя как можно скорее, пока есть адрес. А то уйдут опять по тылам, пойди их найди!
Первый разговор с врачом ничего утешительного не дал: «Рано, рано! Вечно вы, молодые, спешите. Успеете еще свинца нахватать!»
Поделился я своими тревогами с дежурной медсестрой, симпатичной девушкой, даже фамилию ее сохранила моя записная книжечка — Рябых, а звали ее Шурой.
— И нечего спешить, нечего. Прав врач. Вон рука правая еще не работает, левшой скоро станете.
— Да пойми, Шурочка! Надо, очень надо. Это же не каприз и не бахвальство. Уйдут наши опять в прорыв, в рейд по тылам, как их найдешь, как к ним проберешься?
— Ну, меня-то что уговаривать…
— А что, если просто так, взять и уехать?
— Как это уехать? А документы, а обмундирование, в пижаме, что ли?
— Так что же делать, Шурик, а?
— Знаешь что, лейтенант, поговори по душам с нашим политруком. Рувимская ее фамилия. Толковая женщина. Поймет. Она и поможет, уговорит главврача. Попробуй. Если уедешь — напиши. Адрес-то знаешь? Почтовый ящик 2665.
Наутро я нашел политрука Рувимскую. Она поняла, и не только меня. Оказался нетерпеливым в соседней палате и старший лейтенант артиллерист Машенцев. Фамилию его я запомнил из-за его ранения. Уж если моему удивлялись, то что говорить о его ранении: пуля нормального немецкого калибра 7,92 миллиметра, очевидно уже на излете, попала ему сбоку в переносицу, как раз между глаз, и застряла в кости носа. Один кончик пули торчал у левого глаза, другой у правого. Кроме диких головных болей, его больше ничего не мучило. Оперировать его в Кочетовке не решались и хотели отправить то ли в Ташкент, то ли в Алма-Ату.
Свободное копирование
