…Ушел я из бани незаметно, тихо.
Когда мехцех - последнее приисковое строение - остался за спиной, я послал прощальный взгляд лагерю и медленно побрел по лунной дорожке, напоминавшей серебряную ленту фольги, размотанную по голубому безбрежью снега, навстречу восходу солнца, в сторону заповедного «17-го»… Вскоре начали слипаться, намерзать ресницы. Сплюнул - слюна на лету превратилась в ледышку: первый признак, что мороз за сорок… Не заметил, как прихватило лоб, щеки.
Все годы пребывания на Колыме больше всего боялся обморозить лицо, поэтому часто щупал его на морозе, проверял чувствительность, берёг… Актер без лица - не актер! И в прямом, и в переносном смысле. Свято помнил это, верил: если суждено остаться в живых, мое лицо мне понадобится. Вот и сейчас, как только почувствовал, что деревенеют щеки, вытянул из-под воротника бушлата обрывок байкового одеяла, заменявшего шарф, обмотал им лицо, оставил снаружи только глаза. Пока растирал щеки, пока заматывался и прятал руки в варежки, онемели пальцы…
Мелькнула мысль: «Зря вышел в такой мороз - не дойду!» В памяти возникли герои книг Джека Лондона: мужественные, сильные, выносливые мужчины, неизменно выходившие победителями из любых, самых жестоких схваток с Севером, если только в их души в критический момент не заползало сомнение. В таких случаях сомнение будило воображение, воображение рождало страх - в результате страх разъедал, парализовывал волю человека.
Надо было идти быстрее, чтобы согреться, но не слушались, не шли распухшие, ватные ноги… Несколько раз оступался, падал… поднимался… Продолжал идти через силу, в надежде, что вот-вот появится второе дыхание, станет легче. Одышка заставила смириться - явно не срабатывало, не справлялось перетруженное сердце. Когда в очередной раз споткнулся и упал, окончательно понял: придется отдыхать - идти дальше нет сил.
Так и остался сидеть на дороге.
Нежный, хрустальный звон стоял в ушах - утренняя поземка играла стеклянными иглами изморози, катая их по ледяному насту. Казалось, звучит светлая, как детский хор, весенняя музыка.
Когда немного восстановилось дыхание и унялось сердце, собрался с мыслями, пытаясь определить, где нахожусь и долго ли шел. Прислушался, в надежде поймать знакомое бормотание поселковой «Червонки». Обычно ее хорошо было слышно за несколько километров. Сейчас, кроме звенящей тишины в ушах и собственного свистящего дыхания, ничего не услышал - «Червонка» молчала. Значит, время уже перевалило за семь часов утра.
Свободное копирование
