Прибытие в Могилёв - 2

Мы подъехали к собору. Ни вокруг собора, ни в самом соборе никого не было. Только сторож ходил с тряпкой в руках и сметал пыль. Снова засуетился Е.И. Махароблидзе и побежал искать людей, чтобы с их помощью вынести икону из автомобиля. Однако никого не удалось найти, и когда Е.И. Махароблидзе вернулся, то мы, общими усилиями, вытащили икону и внесли ее в собор.

Посреди храма стояли два аналоя, на которых лежали Федоровская икона Божией Матери и образ Преподобного Сергия Радонежского.

Мы не знали, куда установить прибывшую икону... Протопресвитер не озаботился даже приготовить место для святыни.

Священник Яковлев чуть не плакал от огорчения. В этот момент протопресвитер вышел из алтаря и, холодно поздоровавшись со мною, едва протянув руку священнику Яковлеву, распорядился поставить икону на пол, у правого клироса, прислонив ее к стенке.

"Но отсюда Государь даже не увидит иконы", – сказал я протопресвитеру.

"Завтра найдем другое место, а сейчас некогда, – небрежно ответил о. Шавельский, – нужно начинать всенощную; прибудут Государь с Наследником"...

Сказав это, протопресвитер направился в алтарь, пригласив и о. Александра следовать за собою. Я остался один в соборе, и Е.И. Махароблидзе указал мне место, где я должен был стоять, вместе с Царской свитой.

Вскоре приехал министр Двора граф В.Б. Фредерикс, дворцовый комендант генерал В.Н. Воейков, затем Великий князь Георгий Михайлович, генерал М.В. Алексеев, позднее Великий князь Дмитрий Павлович и др.

С минуты на минуту ждали Государя.

Однако, протопресвитер, не ожидая прибытия Его Величества, начал всенощную, что, по-видимому, никого, кроме о. Александра и меня, не удивило. Вдруг послышался шум подъезжавшего автомобиля, и Е.И. Махароблидзе бросился открывать боковую дверь собора, примыкавшую к левому клиросу, где было Царское место.

Государь Император и Наследник Цесаревич медленно входили в храм, осеняя себя крестным знамением.

Я не сводил глаз с Царя. Как изменился Государь за эти пять лет, истекших с момента моей последней встречи... И мельчайшие подробности аудиенции воскресали в моей памяти, и в ушах еще звучали приветливые слова Государя, сказавшего мне при прощании: "Так будем же встречаться"... Но прошло пять лет, и я видел Государя только издалека, хотя и знал, что Государь осведомлялся обо мне и пригласил бы к Себе, если бы не верил тем, кто говорил Царю, что я в отъезде...

С какой любовью глядел я на Царя, с какой болью читал в скорбном выражении Его чудных глаз ту муку и страдания, какие Царь выносил на Своих плечах за грехи России...

Несколько раз мои глаза встречались с глазами Государя; я видел, как часто Царь оглядывался в мою сторону и смотрел на меня, точно стараясь припомнить знакомое лицо, какое где-то видел...

И эти движения Государя наводили меня на мысль о том, что, может быть, Его Величеству даже не докладывалось о моем приезде, ничего не говорилось о том, чем этот приезд вызван, что Государь даже не знает о прибывшей в Ставку святыне...

Я любовался этими движениями и той непосредственностью, какая за ними скрывалась... Я знал уже немножко Царя по первой аудиенции и то, что у Государя не было ни одного искусственного жеста, не было ничего деланного, что Царь был воплощением искренности и простоты... И, глядя теперь, как Государь оглядывался на молящихся, зная, что сотни глаз устремлены на Него и следят за каждым Его движением, я мысленно спрашивал себя, каким образом Государь, прошедший школу придворного этикета, связанный положением Монарха величайшей в мире Империи, мог сохранить в Себе такую непосредственность и простоту, такие искренность и смирение...

Наследника я раньше никогда не видел и теперь увидел в первый раз. Это был уже большой и стройный мальчик; та же простота и искренность отражались в каждом Его движении и располагали к Нему.

Прошло не более четверти часа, и всенощная кончилась... В первый раз я был на всенощной, какая длилась не более двадцати минут... Государь и Наследник медленно сходили с амвона...

В северных дверях иконостаса показался священник Яковлев, с напряженным вниманием следивший за каждым движением Государя... Окидывая всех печальным взором, Государь с Наследником направлялся к выходу из собора... Впереди бежал Е.И. Махароблидзе, торопясь распахнуть боковую дверь. Ни Государь, ни Наследник даже не оглянулись в сторону чудотворного образа Божией Матери.

Было ясно, что протопресвитер даже не докладывал Государю о прибытии Святыни в Ставку. Государь уехал.

Священник Яковлев вышел из алтаря, подошел к святой иконе и, опустившись на колени, долго молился.

Простившись с иконою, я, вместе с ним, вышел из храма. Предчувствие чего-то ужасного и неотвратимого сковало наши уста. Мы шли вместе и оба молчали...

То, что для священника Яковлева явилось лишь выражением нерадения протопресвитера к святыне и так изумляло его и оскорбляло религиозное чувство смиренного сельского батюшки, то вызывало во мне гораздо более глубокие переживания и причиняло мне тем большую боль, что я не мог высказать ее о. Александру.

Я не хотел посвящать его в те сомнения и колебания, какие возникали у меня перед самым отъездом из Петербурга, когда мне казалось, что не я, а полковник О. должен выполнить повеление Святителя Иоасафа, и когда я был близок к решимости отказаться от командировки в Ставку...

Я не мог поделиться с ним теми мыслями, какие явились только теперь и какие говорили мне, что я не должен был отклонять предложение графа Ростовцова об аудиенции у Ея Величества, что мне следовало лично довести до сведения Императрицы о докладе полковника О. и заручиться всем тем, что обеспечивало бы успех моей миссии, включительно до письма Ея Величества к Государю Императору.

Я сознавал, какую огромную ответственность перед всей Россией взял на себя, и боялся, что не в силах буду выполнить возложенную на меня задачу.

И потому, как ни возмущали меня действия протопресвитера Шавельского и его пренебрежительное отношение к святыне, но я видел в них и тот сокровенный смысл, какого не мог видеть священник Яковлев и какой рождал во мне мучительную боль от сознания, что, может быть, и в самом деле Господь не благословляет моей миссии; может быть, мои ощущения, заставлявшие меня колебаться перед отъездом из Петербурга, не обманывали меня, и, может быть, неправ был протоиерей А.Маляревский, настоявший на моем отъезде...

"Не будем унывать, – сказал я, в утешение самому себе, стараясь в то же время успокоить и о. Александра, – завтра, после обедни, мы увидим Государя и тогда обо всем расскажем лично; ибо, кроме нас, конечно, никто этого не сделает... Увидим мы завтра и архиепископа Константина... Я давно знаю и люблю Владыку: он поможет нам".

"Дай Бог", – ответил священник Яковлев.

Было только 7 часов... Через полчаса мы вышли из гостиницы и направились в одно из зданий, принадлежавших Штабу, куда военные и гражданские власти сходились к завтраку и обеду, и куда мы были приглашены. Там, среди этих служащих, были и мои знакомые по Петербургу и бывшие сослуживцы по Государственной Канцелярии, и меня интересовало свидание с ними, с целью ознакомиться с общим положением на фронте и свежими новостями, ежедневно прибывавшими в Ставку. Там только я мог застать и протопресвитера Шавельского...