Отъезд из Петрограда - 1

Протоиерей А.И. Маляревский всячески торопил меня с отъездом из Петрограда, и я был рад, когда получил возможность сказать, что все препятствия к отъезду уже устранены и остается только телеграфировать Преосвященным Харьковскому и Курскому о дне моего прибытия.

"А у Обер-Прокурора Св. Синода Вы были?" – спросил меня неожиданно о. Александр.

"Нет, – ответил я, – зачем?.."

"А как же Вы возьмете иконы, не спросив хозяина... Нужно, чтобы и Преосвященные были предуведомлены Обер-Прокурором о Вашей командировке и успели бы сделать нужные распоряжения на местах"...

Ничего не оставалось, как отправиться к А.Н. Волжину, всего несколько дней тому назад назначенному Обер-Прокурором.

Осведомившись столько же о самой командировке, сколько и об обстоятельствах, ее вызвавших, и о том, кто дал ее мне, А.Н. Волжин проявил ко мне самое нежное внимание.

Я мало знал А.Н. Волжина... Мнения о нем были различны, и я не прислушивался к ним. Однако мои друзья предостерегали меня от излишней доверчивости к нему и называли его неискренним. Этого рода предостережения были обычными, и я настолько уже привык к ним, что не придавал им значения, а после своего свидания с новым Обер-Прокурором находил их даже неосновательными. А.Н. Волжин очаровал меня своею любезностью и именно теми качествами, какие за ним отрицались... Он проявил в отношении меня, с которым был очень мало знаком, столько доверия и искренности, что заподозрить его в лицемерии я никак не мог.

Свою беседу со мной А.Н. Волжин начал с указания на чрезмерную трудность своего положения, на массу дел и отсутствие помощников и, в заключение, воскликнул: "вы не поверите, какое тяжелое наследство досталось мне после Саблера... запущенность в делах неимоверная"...

Может быть, при меньшей доверчивости к людям, я и должен был удивиться такому признанию со стороны А.Н. Волжина, сумевшего в течение двух-трех дней после вступления в должность Обер-Прокурора разобраться в сложных делах своего ведомства и заметить эту "неимоверную запущенность". Может быть, я должен был найти параллели с Саблером, всю жизнь свою ведавшим церковные дела, несколько рискованными для А.Н. Волжина, никогда этими делами не занимавшегося; однако в тот момент эти мысли не явились ко мне, и, в ответ на горькие жалобы нового Обер-Прокурора, я, в утешение, сказал ему:

"На Ваше ведомство всегда сыпались жалобы со всех сторон; но это, ведь, и неудивительно... 200 лет существует Синод, а в течение этого времени ничто в нем не изменилось, и даже штаты остались прежними"...

"Да, да, – живо возразил А.Н. Волжин, – вы все так говорите, а помочь мне никто не хочет... Ну вот и помогите мне"...

Не зная еще, что А.Н. Волжин обращался с такою просьбою ко всякому посетителю, я был даже польщен его словами и, по возвращении из Ставки, обещал снова посетить его.

Меня тронула эта просьба о помощи, и я увидел в ней ту непосредственность и откровенность, каких не замечал у других министров, не только никогда не жаловавшихся на свою беспомощность, а, наоборот, подчеркивавших полноту своей власти и свои знания. Сопоставляя с ними нового Обер-Прокурора, я делал выводы в пользу А.Н. Волжина и желал искренне и бескорыстно оправдать его доверие ко мне. Я знал, что дела ведомства были новыми для А.Н. Волжина, как знал и то, что он не был знаком с личным составом своего ведомства, с представителями которого мне приходилось так часто сталкиваться, и я имел в виду предложить новому Обер-Прокурору целую программу реорганизации ведомства, указать на то, что никакие частичные изменения в механизме Синодального управления не достигнут цели, пока Церковь не будет изъята из ведения Государственной Думы, пока Синод не будет разгружен от дел, подлежащих ведению епархиальных архиереев, пока, наконец, не будут порваны те нити, какие, в лице некоторых Синодальных чиновников, связывают Синод с левыми представителями Думы... Параллельно с этим, я считал первейшей задачей Обер-Прокурора учреждение при Синоде Кодификационного Отдела и создание писанного церковного законодательства, находя совершенно недопустимым оставлять в обращении Устав Духовных Консисторий, изданный в 1842 году и в значительной своей части отмененный позднейшими узаконениями, не вошедшими однако в последующие его издания, включительно до 1916 года... Я усматривал в этих мероприятиях фундамент для всех последующих реформ, какие бы сдвинули Синод с мертвой точки, оживили бы церковную жизнь России, перестроив ее на канонических началах, что казалось мне невозможным в настоящее время, когда церковно-государственные функции Синода взаимно пересекались и даже враждовали между собою. Я был убежден, что церковная жизнь государства должна находиться в исключительном ведении иерархов, регулирующих ее в строгом соответствии с требованиями "Книги Правил", созывающих два раза в год поместные Соборы и, в целях объединения деятельности последних, Соборы окружных митрополитов; что функции Обер-Прокурора должны быть ограничены и заключаться не в контроле деятельности иерархов, а лишь в согласовании ее с требованиями общегосударственными, вследствие чего роль Обер-Прокурора свелась бы к роли Государственного Секретаря, а Синод превратился бы в Государственную Канцелярию по церковным делам, с самыми разнообразными и сложными функциями, которые не задевали бы, однако, специально церковных и не стесняли деятельности Собора епископов, как единственного органа, которому надлежало бы ведать церковную жизнь России.

Такой реформированный Синод, или точнее Главное Управление по делам Церкви, включая в своем составе и департамент духовных дел иностранных исповеданий, и церковно-кодификационный отдел, и финансовый, и хозяйственный, и юридический, существенно бы отличался от нынешнего, где все эти функции смешивались с делами, связанными с Синодом, как собором епископов, где Синод был одновременно и канцелярией этого Собора, находившейся в ведении и подчинении Обер-Прокурора, или, вернее, ареною борьбы иерархов с Обер-Прокуратурою.

Как, однако, ни важно было поделиться этими мыслями с новым Обер-Прокурором, человеком верующим и переполненным, как мне казалось, благих намерений, однако я считал момент для беседы с ним неподходящим и мысленно откладывал ее до возвращения своего из Ставки.

"Кстати, – сказал А.Н. Волжин. – Вы будете в Белгороде... Поставьте за меня свечку Святителю Иоасафу и, если Вас не затруднит, справьтесь о старушках Л. Это мои родственницы, Белгородские старожилки. Вы, верно, слышали о них?.."

"Да, это имя мне знакомо и даже встречается в 4-м томе моего издания о Святителе", – ответил я.

Любезно простившись со мной и пожелав мне счастливого пути, А.Н. Волжин направил меня к своему Товарищу, П.Д. Истомину, вскоре после этого покинувшему свой пост, а этот последний просил меня обратиться к директору канцелярии Обер-Прокурора В.И. Яцкевичу, который и заготовил нужные бумаги Преосвященным Харьковскому и Курскому.