На снимке: Вот таким был чуть ли не весь Белгород после войны… «После войны еще несколько десятилетий все восстанавливали, да пристраивали. Ни доски купить свободно, ни кирпича, ни шифера. Добывали их правдами и неправдами и начинали затяжные ремонтные работы. Тут и Дмитрич был всегда на подхвате…»
Судили нашего соседа в Волчанске, маленьком украинском городке, 12 апреля 1961 года. Потрясенные всем происшедшим, мы вышли из здания суда и увидели возбужденную толпу. Невозможно было разобрать, что так громко и восторженно кричат люди, откуда-то взявшиеся на площади. А из громкоговорителя несся ликующий голос диктора. В шуме и криках толпы, звуках музыки мы едва смогли различить повторяющиеся слова: «Гагарин, космос». И тут мы по-настоящему почувствовали всю остроту несчастья, свалившегося на нас. Нам было не до космоса. Даже взрослые не поняли, что произошло. Я не знала, как утешить заплаканного друга, которому не исполнилось ещё 12 лет, а его отца отправляли в тюрьму. Фронтовик, водивший поезда под бомбежками, классный специалист в одночасье стал заключенным.
Позднее Дмитрича оправдали, он вернулся несломленным, продолжал так же добросовестно работать машинистом до ухода на пенсию. Оказавшись не у дел, сосед вернулся к полученной в юности профессии столяра. Делал качественно, добротно. Соседи охотно приглашали его починить забор, заменить лестницу. Да мало ли оставалось недоделок.
После войны еще несколько десятилетий все восстанавливали, да пристраивали. Ни доски купить свободно, ни кирпича, ни шифера. Добывали их правдами и неправдами и начинали затяжные ремонтные работы. Тут и Дмитрич был всегда на подхвате. Зарабатывал деньги, помогал детям и внучкам. Когда, затеяв пристройку к дому, попал в больницу отец, дядя Костя с соседями в несколько дней доделал едва начатое им. Мама разрыдалась, вернувшись от отца из больницы.
Во дворе трудились мужчины, в основном машинисты, командовал ими Ленькин отец. Мне подарил собственноручно изготовленный стеллаж для книг, когда поступила в институт. Жизнь прожил долгую и достойную. Часто вспоминаю его, кажется, сейчас окликнет с мягкой усмешкой, как бывало:
- Как жизнь, Татьяна, по-городскому? -
- По-городскому, Дмитрич, по-городскому. А как же иначе!