В тот последний вечер в восемь часов мы с папой выключили свет в магазине, как всегда при закрытии.
Приглушенным эмоциями голосом он произнес мое имя “Бобби”.
Я повернулся к нему и посмотрел в его напряженное лицо в бледном свете уличного фонаря. Я был смущен и потрясен, когда он положил свои массивные руки мне на плечи и очень крепко привлек меня к себе, просто держа меня таким странным отчаянным образом.
Моя голова была прижата к пряжке его ремня. Я едва мог слышать его низкий, быстрый поток жалких слов.
Он сказал: “Бобби, ты знаешь, что я люблю тебя и маму, не так ли?”
Мышцы его живота напряглись, прижимаясь к моей щеке. Я знал, что он собирается разрыдаться.
Я сказал, обнимая его за талию: “Да, папочка, да, папочка. Мы тоже тебя любим, папочка. Мы всегда будем любить, папочка”.
Он дрожал, когда сказал: “Вы с мамой никогда бы меня не бросили? Ты знаешь, Бобби, у меня нет никого в мире, кроме вас двоих. Я просто не смог бы продолжать, если бы ты оставил меня в покое ”.
Я крепко прижался к нему и сказал: “Не волнуйся, папочка, мы никогда тебя не бросим, я обещаю, честно, папочка”.
Что за зрелище мы, должно быть, представляли собой: чернокожий гигант ростом шесть футов шесть дюймов и хрупкий маленький мальчик, цепляющиеся друг за друга изо всех сил и плачущие там, в темноте.
Говорю тебе, когда мы наконец добрались до большого черного "Доджа" и ехали домой, мои мысли бешено крутились.
Да, страхи бедного Генри имели основания. Мама никогда не любила моего отчима. Этот добрый, замечательный человек был всего лишь инструментом для удобства. Она действительно влюбилась в змею.
Его планом было перехитрить маму и добраться до "Уинди". Грязный ублюдок знал, что я буду лишним багажом, но, судя по тому, как мама проглатывала его аферу, он решил, что сможет избавиться от меня позже.
Свободное копирование
