VII
Несколько дней спустя я завел еще два новых знакомства, а именно: с поручиком Яковлевым {Состоявшим при Трубецком, где он цензуровал письма следственных и присутствовал иногда на свиданиях.}, который заменял Соколова, когда тот бывал болен или праздновал, как мне иногда казалось, свой шабаш, и с доктором Вильмсом.
Первый из них меня поразил своей необъятной, просто болезненной толщиной, особенно бросавшейся в глаза потому, что он был человек молодой, и прозвище "бочка", которым обыкновенно его обозначали, шло к нему как нельзя лучше. Второй, уже совершенный старик, сутуловатый, седой как лунь, и сухой как палка, поразил меня своей грубостью и нахальством. Все время с начала лета 82 года я как-то недомогался: то катар, то нервное расстройство, то лихорадка, в пароксизме которой мне пришлось ехать на злополучное освобождение и быть арестованным. Понятно, что тюрьма не могла улучшить состояние моего здоровья. Я расхворался еще пуще, особенно после суда, когда у меня появился флюс, а лихорадка усилилась до того, что я слег в постель. Затем привязался ревматизм, и только что я оправился и принялся за систематическое лечение, как меня увезли в Петербург. Теперь ревматизм снова начал меня мучить, и на кистевом сочлении появилась заметная опухоль, что заставило меня обратиться с просьбой привести ко мне доктора, если завтра он будет здесь: дело было уже за ужином.
— А что у тебя болит? — спросил из коридора Яковлев, заменявший в этот день Соколова.
Я сказал.
— А ну покажи. — И он вошел ко мне в камеру.
Я пришел было в изумление и стал ему объяснять, что мне нужен доктор, а не жандармский офицер, хотя бы сей последний и был хороший костоправ.
Но оказалось, что по правилам Алексеевского равелина к арестанту доктор допускается лишь по усмотрению смотрителя, который предварительно сам должен убедиться, что заключенный действительно болен и что его просьба заслуживает удовлетворения {Товарищам, пожаловавшимся на зубную боль, Ирод спокойно сказал, что в Петербурге у всех зубы болят, и наотрез отказался звать доктора.}.
Пришлось показать руку. Яковлев взглянул и что-то промычал, чуть ли не "это пустяки", но все же на другой день он привел ко мне Вильмса.