Посетили мы также военный госпиталь. Больные лежат в летних поместительных бараках; уход за ними идеальный, пища превосходная. Из госпиталя отправились в психиатрическую больницу. Не без внутреннего трепета вошла я в дом умалишенных. Встретил нас весь медицинский персонал, целый ареопаг врачей, с доктором Тицкевичем во главе; заведует он лечебницей душевнобольных и известен своим отеческим отношением к несчастным безумным. При входе я, прежде всего, заметила висевшее на стене правило, гласящее всем военным оставлять в передней оружие; мне объяснили, что бывали случаи, когда больные выхватывали оружие и кололи им их же владельцев. Здание больницы громадное; нас повели сначала в женское отделение. В саду гуляло несколько тихих сумасшедших, которые с любопытством нас осматривали. Вид этих больных, не проявляющих ничего ненормального, несколько успокоил меня. К нам подошла пожилая, неблагообразная особа, та самая просительница, которая несколько дней тому назад приходила к мужу с просьбой разрешить ей принять магометанство. Имея зубок против одного из влиятельных жителей Ташкента, она написала ему письмо, призывая все громы небесные на него и на его семью. Кончила она тем, что отправилась покупать револьвер и... угодила сюда на испытание. Стала она умолять мужа выпустить ее на родину в Казань, повторяя, что она совершенно здорова, но что если она еще одну ночь переночует в этом доме, то действительно сойдет сума и никогда более не выйдет отсюда. Умоляла она лучше предать ее суду, но не держать среди безумных. Некрасивая девица с тощей косичкой и с папиросой в зубах, стала приставать, чтобы и я закурила. Прибежала другая больная, существо крайне непривлекательное; идиотски улыбаясь, сует она всем руку, вдруг, скривив рот, захохотала она самым страшным образом и понесла разную галиматью. Незаметно подкралась ко мне, с другой стороны, другая больная, уставилась на меня далеко недоброжелательным взглядом и назвав меня "девицей с Невского", стала упрекать меня, что я присвоила себе ее платье. Я и так, и этак, не отстает от меня, да и только! Подойдя к буйному отделению, мы услышали издали вой и рев. За окном с железной решеткой сидела стриженная женщина с такой злющей, ехидной физиономией, что позавидовал бы сам сатана. Воображает она себя мужчиной и, действительно, утратила она всякое представление о женской стыдливости--донельзя цинична. Стала она осыпать нас самой отборной бранью, делая дьявольские гримасы. Я вся дрожала от страха, а уходить не хотелось, муж силою оттащил меня, взяв под руку, и повел в мужское отделение. Впечатление и здесь в высшей степени мрачное. Сидит молодой сарт на своей койке, впился руками в волосы и молча смотрит в одну точку, каким-то скрытым, загадочным взглядом. Он совсем забыл говорить на своем родном языке и лишь время от времени произносит какие-то членораздельные звуки. Сосед его все плачет беспомощным, детским плачем; состояние его постоянно угнетенное. Много лет тому назад, отца его сослали на каторгу, и он с горя лишился рассудка и попал в этот мир безумия. Другой больной сошел сума на том, что не может чихнуть; с застывшей на лице ужасной гримасой, он все время морщится, как будто только что проглотил горькое лекарство. Другой больной мнит себя Петром Великим, становится в позу и уничтожающе на всех смотрит. Сосед его -- галлюцинант, всё разговаривает с духами, которых видит на своих дверях; он мне сказал, чтобы я их не боялась, что никакого вреда не сделают мне жители загробного мира. Больной манией преследования помещен в отдельной комнате; он, как огня, боится своей кровати и лежит на полу, поперек комнаты, у самой двери, чтобы никто не мог к нему войти. Сосед его также никого к себе не впускает, стоит у двери с распростертыми руками, и добродушно улыбаясь, говорит нам: "Извините, господа, я никак не могу вас впустить, никак не могу!" Рядом с ним помещается самый интересный больной, помешательство которого заключается в том, что он считает себя пророком; сидит у стола и с блуждающей, безумной улыбкой что-то пишет карандашом на клочках бумаги. Увидя нас, он, сильно жестикулируя, стал нести невозможную чепуху, говорит, что скоро настанет полное затмение солнца и с неба посыпятся громы и молнии: "Всех убьет, а Духовской добрый, в него не попадет!"--сказал он, указывая пальцем на мужа и пытливо смотря ему в глаза. (Вряд ли можно заподозрить этого несчастного безумца в льстивости). Некоторые больные очень возбуждены. Туземец, похожий на дикую зверюгу, вскочил при нас на свою койку и стал кричать: "Яман закон!" (дурной закон), -- повторяя эти слова все громче и громче, как известный драматический артист Орленев, выкрикивающий в трагедии "Феодор Иоаннович": "Я царь или не царь". Никаких других слов он не говорит. Интересно знать, какая душевная драма привела несчастного к этому единственному восклицанию. В офицерском отделении лежит отставной чиновник в прогрессивном параличе, с застывшим, совершенно безучастным лицом. Когда я его спросила, навещает ли его кто-нибудь, он ответил, что и сейчас его жена лежит под кроватью; а до этих пор больной совершенно нормально разговаривал с нами. Сосед его, офицер генерального штаба, сошел с ума, получив отказ от горячо любимой девушки; он считает себя теперь покорителем всех женских сердец; ему кажется, что все в него влюблены, даже сама Императрица, которой он пишет письма, пышущие страстью, и сердится на всех окружающих, обвиняя их в том, что письма не посылаются по назначению. Когда муж к нему подошел, он свирепо посмотрел на него и быстро повернулся к стене, уткнув лицо в подушку и бормоча сердито что-то неразборчивое. Перешли мы через двор в криминальное отделение. В большой комнате помещаются несколько убийц, находящихся в лечебнице на испытании, преимущественно все сарты. Один из них убил свою мать; страшный такой, смотрит на нас диким взглядом. Сосед его по койке, 19-летний русский парень, зарезал свою сожительницу и вслед затем пустил себе пулю в лоб; до сих пор у него остался знак огнестрельной раны на виске. Свободно вздохнула я, когда мы вышли из дома умалишенных. Очень тяжелое впечатление произвело на меня это посещение.
Свободное копирование
