В Бельгии - 2

Продолжая осмотр Брюсселя и на следующий день, я прежде всего посетил главный собор св. Гудулы — величественной, во мрачной архитектуры, в строго готическом стиле. Внутри отделка храма не особенно изящная, но я долго любовался поставленным против алтаря, в особой нише, памятником графа Мерода, убитого в 1830 г. в сражении у Берхема, близ Антверпена, когда граф защищал независимость своей родины. Прост и благороден тут же начертанный девиз фамилии Меродов:

Plus d’honneur que d’honneurs.

(Больше чести, чем почестей).

После собора св. Гудулы я осмотрел величественную колонну конгресса (Colonne du Congrès), открытую в 1859 году и воздвигнутую в память событий 1830 года. Колонна в строго коринфском стиле увенчана наверху двухсаженною бронзовою статуей короля Леопольда I-го. По бокам — четыре громадные бронзовые же фигуры женщин, которые должны изображать: свободу печати, свободу преподавания, свободу собраний и свободу религии. Внутри колонны имеется узкая винтовая лестница с 192-мя ступеньками. Поднявшись на верхнюю галерею, я любовался чудным видом на весь город и его окрестности. Брюссельские бульвары, окаймляющие центральную часть города, представляются отсюда красивыми зелеными лентами; отдаленный горизонт замыкается роскошными холмами, покрытыми лесами и загородными постройками.

Но самое замечательное здание в Брюсселе — это гигантский, колоссальный Дворец Суда (Palais de Justice), начатый в 1866 г. и отстроенный только к 1883 году. Говорят, это самое большое здание в мире. Оно занимает площадь в 24 600 кв. метров, т. е. на 3400 кв. метров больше площади, занятой собором Св. Петра в Риме. Дворец Суда из огромного квадрата в основании переходит постепенно в круглый купол, по сторонам которого стоят четыре величественные статуи: Правосудия, Закона, Силы и Милосердия. Купол увенчан громадною вызолоченною королевской короною. Высота короны над основанием здания 122 метра. У входа в здание стоят статуи: направо Демосфена и Ликурга, налево Цицерона и Домициана. Внутри насчитывают 27 больших и 245 малых зал. Особенно замечательна громадная зала в 3600 кв. метров, называемая «salle des pas perdus». Постройка здания обошлась в 50 миллионов франков.

Пользуясь отличною погодою, я решился проехать на знаменитое поле битвы под Ватерлоо. Еще недавно такое путешествие было довольно затруднительно, но теперь, с «Южного» воксала (Gare du Midi), туда можно приехать менее чем в час. В числе пассажиров одного купе со мною оказалась очень болтливая фламандка, проводничка на Ватерлооское поле, некая Julienne Nicaise. Выйдя на станции Braine d’Alleud, я хотел пуститься один прямо к громадному коническому холму, увенчанному бронзовым львом, но хитрая Жюльенна уверила, что её путь лежит по одной со мною дороге, и не отступала ни на шаг. Вместо того, чтобы идти ко льву, она повела меня по узкой полевой тропинке совсем в другую сторону, заявив, что льва и другие памятники мне гораздо удобнее будет осмотреть на обратном пути; начинать же осмотр следует с развалин фермы Гумон (Château de Goumont). При этом моя спутница непрерывно болтала всякий вздор, подносила пахучие полевые цветы и рассыпалась в любезностях, расхваливая мое французское произношение. Майское солнце светило великолепно, обливая ярким светом луга, покрытые роскошною зеленью.

Через полчаса мы пересекли большое шоссе, ведущее из Брюсселя в Париж, и подошли к развалинам замка. Ныне это небольшая ферма, окруженная полуразрушенною каменной стеною, в которой видны еще следы попадавших сюда ядер. Спутница провела меня в небольшую и довольно грязную комнату, где стояли стол и стул, на котором сидел будто бы сам Веллингтон, после знаменитого сражения 18 июня 1815 года. По стенам развешены заржавленные сабли и ружья, собранные в окрестностях. Усадив меня на этот исторический стул, фламандка принесла молока, хлеба и масла и объявила, что ферма принадлежит её матери. Действительно, в комнату вошла кривая, неприятного вида старуха и, прикидываясь, что не говорит по-французски, стала о чём-то спорить со своею дочерью. Между тем я подкрепил свои силы, и мы пошли в огород фермы, где находятся несколько могил, большею частью с английскими надписями. Спутница, не переставая, рассказывала пространные биографии всех покойников и разные анекдоты так, как будто она была очевидцем достопамятного сражения.

Известно, что ферма Гумон была занята англичанами в качестве передовой позиции и весь день сражения подвергалась непрерывным атакам французов, под предводительством маршала Нея. Если бы французам удалось взять Гумон, то участь сражения была бы иная (на других пунктах французы имели уже перевес), а вместе с тем, быть может, и вся новейшая история приняла бы иное течение.

После осмотра Гумона я хотел освободиться от непрошеной проводницы, уверял, что ей неудобно оставить старушку-мать и притом, если ей было по дороге идти со мною в Гумон, то назад, вероятно, будет уже не по дороге. Но веселая Жюльенна отвечала, что её присутствие необходимо, дабы избавить меня от назойливости нищих и всяких бродяг, предлагающих здесь себя в качестве проводников. Хотя я мог бы возразить, что пока испытываю на себе только её собственную назойливость, но рассудил, что с женщинами вообще спорить трудно, и потому мы отправились опять вместе.

Вскоре мы подошли ко льву. Он стоит на громадном холме, высотою в 45 метров, насыпанном в том месте, где во время сражения был ранен принц Оранский. На вершину холма ведет довольно узкая лестница в 235 ступенек. Самый лев отлит на заводе Кокериля из отбитых у французов пушек. Я был немало удивлен, увидав, что у льва отбита часть хвоста. Говорят, что это сделали французы, которым лев, рыкающий по направлению к Франции, конечно, не по душе. Когда французские войска в 1832 году явились помогать бельгийцам против голландцев, то, по пути к Антверпену, они проходили по этому историческому полю, и солдатики из понятного чувства патриотизма отломали хвост. С вершины холма открывается великолепный вид на окрестности, особенно на близлежащие деревни Белль-Альянс и Мон-Сен-Жан. Известно, что в Ватерлоо, лежащем севернее, находилась лишь главная квартира Веллингтона, и хотя англичане называют сражение Ватерлооским, но немцы вернее называют его сражением при Белль-Альянсе; французы же эту битву называют сражением при Мон-Сен-Жане.

Около холма со львом имеется довольно приличный ресторан и музей, где собраны разные достопримечательности. Сюда особенно много приезжает англичан; им, вероятно, приятно вспоминать это почти единственное место на материке Европы, где они одержали победу, хотя еще неизвестно, чем бы окончилось сражение, если бы к его концу не подоспел Блюхер.

Из других осмотренных мною мест Ватерлооского поля стоит упомянуть о памятниках погибшим пруссакам и ганноверцам; они построены в виде красивых часовен и содержатся исправно. На мраморной плите над входом в трактир в Бель-Альянсе имеется следующая надпись: Rencontre des généraux Wellington et Blücher lore de la mémorable bataille du 18 Juin 1815, se saluant mutuellement vainqueurs. Как-то странно видеть здесь надписи на французском языке. Впрочем, большинство вывесок над лавками — английские. Англичане, благодаря своему нежеланию изучать другие языки и богатству, принудили местных жителей выучиться говорить и писать по-английски.

Наконец пора было думать и о возвращении в Брюссель. Неутомимая спутница проводила меня до железнодорожной станции я удовольствовалась самым скромным вознаграждением. При прощании она просила меня рекомендовать ее другим русским путешественникам, и надо отдать ей полную справедливость: без её руководства я бы не мог так скоро и подробно ознакомиться с этим историческим местом.

Прибыв в Брюссель, я быстро собрался в дальнейший путь я на северном воксале взял билет прямо в Лондон. По пути в Остенде пришлось проехать два замечательных бельгийских города: Малин — религиозный центр и местопребывание архиепископа, и Гент — старинный город, построенный чуть не в VII-ом веке и считавшийся во времена Карла V-го самым многолюдным в Европе; тогда в нём было до 175 000 жителей; теперь же всего 150 000.

В Остенде поезд пришел уже в 11 часов вечера и после краткой остановки в городском воксале проследовал прямо к пристани, где нас ожидал пароход «Парламент». За темнотою ночи я не мог видеть Остенде, в котором, говорят, много красивых построек. Спустя четверть часа мы отвалили от пристани и покинули материк Европы. Мало-помалу стали бледнеть огни маяков Бельгии и Франции и открываться огни английских маяков. Погода стояла чудная, небо было залито звездами, и обыкновенно неприятный морской переход я совершил спокойно, как по реке.