Как же включались бывшие политзаключенные в общественно-политическую жизнь страны? Прежде всего следовало добиваться реабилитации, так как без нее они были ограничены в некоторых гражданских правах: не могли свободно передвигаться, жить в определенных городах и претендовать на жилплощадь. Бывшие члены партии, кроме того, добивались не только восстановления в партийных рядах, но и восстановления партстажа. Я, например, добился и того и другого. Конечно, партийцы тоже были далеко не однородной массой, их можно было разбить по категориям. За исключением первой и последней группы по моей, впрочем, произвольной, классификации все добивались восстановления:
1. Сознательные противники линии партии, а не только Сталина и сталинизма.
2. Жертвы сталинской машины террора, которые хотя никогда и не выступали против сталинизма, все же не могли надеяться выйти на свободу при Сталине.
3. Старые верные партийной линии большевики, случайно оставшиеся в живых после террора тридцатых годов.
4. Арестованные во время войны или непосредственно после ее окончания.
5. Члены партии, арестованные незадолго до смерти Сталина.
6. Относительно небольшая группа бывших партийцев, которые после всего увиденного и пережитого считали совершенно невозможной перестройку партии и поэтому отказывались от восстановления в партии.
Таких, правда, было ничтожное меньшинство, но сам факт, что этих людей не преследовали — признак изменения к лучшему.
К первой группе условно можно причислить еще и несколько сот доживших до смерти Сталина бывших членов таких партий, как меньшевистская, социалистов-революционеров, а также анархистов. Эти люди, проведшие в лагерях и тюрьмах десятилетия, не надеялись на освобождение даже и после Сталина. Их освобождение тоже служило признаком политических перемен. На первое время этим людям назначали определенные города, где им разрешалось жить, а потом некоторые из них получили возможность возобновить нормальную жизнь.
Например, я встретился с Ириной Константиновной Каховской, членом партии социалистов-революционеров с 1905 года. Она сидела по советским тюрьмам и лагерям с начала тридцатых годов. В одном из лагерей Средней Азии она была вместе со своей подругой «Марусей» Спиридоновой, стоявшей после революции во главе «левых» эсеров и организовавшей террористическую кампанию против большевистского руководства.
С Каховской мы сначала познакомились заочно через ее двоюродную сестру, находившуюся в ссылке. Завязалась переписка, а после освобождения я навестил ее в небольшом городе в 120 километрах от Москвы, где ей разрешили поселиться. Она писала воспоминания — исключительно интересные, без всяких идеологических уступок и компромиссов. В 1959 году отрывок из этих воспоминаний был опубликован в № 3 журнала «Новый мир». В заметке от редакции приводились биографические данные о Каховской, но ни слова о том, где она провела около 30 последних лет жизни.
Другой пример активного противника советской власти, которому разрешили включиться в общественную жизнь — В. Шульгин. Причем настолько, что Шульгин несколько лет назад публиковался даже в «Правде».
Вот несколько фактов из биографии Шульгина: до революции — крайне правый депутат Думы, символ реакции. В гражданскую войну — редактор «белой» газеты, фанатичный антибольшевик, призывавший заодно и к погромам. В двадцатых годах — эмигрант, активный организатор контрреволюционного движения внутри Советского Союза. До 1944 года оставался членом одной из эмигрантских антибольшевистских организаций. Затем Шульгин попал в руки органов безопасности, и его посадили в тюрьму. Через три года стало известно, что Шульгин жив и выступил в поддержку существующего в СССР строя. Шульгин, как рассказывали, утверждал, будто война убедила его в правоте и надежности большевиков как руководителей русского народа. При Сталине это перевоплощение спасло ему жизнь. При Хрущеве Шульгина выпустили из тюрьмы, после чего он, поселившись во Владимире, стал активно выступать в печати по вопросам мира и разоружения. Шульгин не отрицал ни своих монархических взглядов в прошлом, ни своего антисемитизма. Во всем остальном он стал обычным советским гражданином. Случай Шульгина использовался советским пропагандистским аппаратом, в первую очередь для русской эмиграции за рубежом.
Как же расценивать все эти случаи? Видимо, так называемые «преступления» в прошлом не играли роли в процессе освобождения и реабилитации. Политика КПСС основана на практических соображениях. Уже при Хрущеве КГБ был обязан только предупреждать малейшую угрозу государству и стабильности в стране. Репрессии же с другими целями должны были быть прекращены. А если это действительно так, то это означает возврат к эпохе Ленина и Дзержинского, когда, как писал Ленин в 1922 году в своем письме Курскому, расстрелы должны были применяться только там, где нависает угроза контрреволюции. И в этом, конечно, радикальное отличие от действий Сталина, который использовал массовые расстрелы для сведения счетов за прошлое, а «предупредительный» массовый террор — против совершенно лояльных и преданных партии и государству людей.
Свободное копирование
