Мне довелось встретиться с молодым грузином, бывшим протеже как Орджоникидзе, так и самого Сталина. С этим высоким, стройным и энергичным человеком, Бессо Ломинадзе, мы встретились на одном из заседаний Исполнительного Комитета Коминтерна в конце двадцатых годов. В начале своей карьеры Ломинадзе быстро выдвинулся на комсомольской работе. Хотя в дальнейшем он находился под влиянием некоторых более или менее независимых партийных идеологов, тем не менее он стойко поддерживал и «генеральную линию» партии, и самого Сталина в его борьбе с оппозицией. Так он стал не только членом ЦК Коммунистического Интернационала молодежи, но и представителем СССР в его Исполкоме. В 1929 году он уже помогал Мануильскому и Пятницкому формулировать политику Коминтерна в ряде вопросов, а до этого провел два года на партийной работе в Китае.
В середине двадцатых годов Троцкий резко критиковал политику Сталина по китайскому вопросу и, в частности, явно недостаточную помощь китайской компартии. Тогда Сталин послал в Китай Гейнца Неймана, в сопровождении Бессо Ломинадзе, чтобы поднять восстание в Кантоне. Восстание было очень плохо подготовлено и кончилось полным провалом.
Но в результате его разгрома, сопровождавшегося кровавым расстрелом рабочих, власть в стране надолго осталась в руках Чан Кайши. Эту непродуманную и опасную авантюру Сталин, однако, решил выдать за духовную победу рабочего класса и компартии Китая, а Ломинадзе — один из немногих, вернувшихся из Китая — стал соответственно героем дня.
Я часто виделся с Ломинадзе. Он был преданным сталинистом, но страдал одним недостатком: вразрез с установками Коминтерна предпочитал более динамичную и агрессивную ставку на мировую революцию. Ломинадзе приводил в пример коллективизацию и говорил, что если можно у себя дома прибегать к крайне радикальным мерам, то почему не перенести ту же тактику в работу Коминтерна в международных масштабах?
И наоборот, когда в 1930 году Ломинадзе окончательно убедился в том, что мировая революция откладывается надолго, у него возникли сомнения в правильности и справедливости политики насильственной коллективизации. Он также выражал недовольство бюрократией и отсутствием внутрипартийной демократии. Как-то в 1931 году Ломинадзе при встрече со мной и в присутствии еще одного своего друга открыто выразил недовольство курсом Сталина. Он, в частности, считал, что теперь, после окончательной победы над левой и правой оппозицией, в партии следует провести коренную перестройку и перестановку кадров.
— А с генсеком как быть? — спросил друг Ломинадзе.
— Когда весной в квартире делают генеральную уборку, перемещают всю мебель, без исключения, даже самую громоздкую.
— Кто же мог бы его заменить?
— А уж это дело съезда партии. На ответственные посты следует выдвигать молодые кадры, менее замешанные в прошлом в борьбу фракций, но имеющие опыт в работе.
Нечего и говорить, что такие разговоры были крайне опасны. У меня даже мелькнула мысль, что Ломинадзе, возможно, сам метит на пост генсека. А еще через два года мои предположения подтвердились. Была опубликована резолюция ЦК о так называемой «группе Ломинадзе», открыто требовавшей устранения Сталина с должности генерального секретаря.
Трудно сказать, родился ли Бессо в рубашке или же в самом деле, как некоторые утверждали, «Сталин любил его как сына», но Ломинадзе даже не был арестован. Его перевели на должность секретаря партбюро огромного нового Магнитогорского комбината. А в те времена с таких крупных постов в промышленности члены партии попадали иногда на ответственную работу в центральный партийный аппарат.
На 17 партсъезде Ломинадзе, как и многие другие, прежде резко критиковавшие Сталина, голосовал за его переизбрание на должность генсека, а в последующий период твердо проводил и пропагандировал «генеральную линию партии».
К тому времени у меня уже не было с ним личных контактов, и о дальнейшей судьбе Ломинадзе я узнал от его близкого друга, одного из заключенных в Мариинском лагере, летом 1935 года. Этого заключенного я назову «Мироновым». «Миронов» работал с Ломинадзе в руководстве комсомола, а потом был его заместителем на Магнитке.
Там, на Магнитогорском комбинате, Ломинадзе проработал два года с присущей ему энергией, хотя может быть, и без энтузиазма первых комсомольских лет.
Свободное копирование
