Такова была судьба наших учителей. А наша судьба? Глубокой осенью 1922 года иду я по темному Леонтьевскому переулку. Жестоко стегает холодный дождь. Одиноко и смутно на душе. И тянется в душе в ритм шагу тоскливая музыка. Из нее сбиваются строки, которые я, придя домой, записываю. Я сохранила их: они — искренние свидетели душевного состояния тех дней.
КОШМАР (АПОКАЛИПСИС)
Сквозь безмерный ужас земли,
обугленной в последнем страшном пламени,
сквозь стоны, окутавшие ее, как пожарные дымы,
тяжко и душно,
я, последний, еще живой,
взываю к Тебе,
в расплавленное земными отблесками небо:
— Приди, Господи!
В глухом безумье
еще несется земля по знакомому пути
в Твою бесконечность…
Останови ее!
Странно и жутко
на черном комке среди дымящихся развалин
упрямо тянутся к Тебе
чьи-то обугленные руки…
Разве Ты не видишь,
что это воздеты к Тебе
руки Твоего последнего человека?
О, если и они опустятся!
— Умру я, Твой последний человек.
И никогда, ни на одной из звезд
Твоего голубого мира
не призовется имя Твое с такой надеждой и любовью,
как на нашей,
запекшейся в крови,
с выжженными глазами
земле.
Ты слышишь, это я, последний,
с земного пепелища
взываю к Тебе:
— Ведь и Ты умираешь со мною, о Господи!
Свободное копирование
