Итак, что же мы собственно знали, выходя из гимназии,— славянскую грамматику Востокова, русскую — Говорова, латинскую — Кюнера, — обо всем остальном приходится повторить известное двустишие Пушкина: "Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь". Но Евгений Онегин, вышедший из такой школы, обучен был, по крайней мере, иностранным языкам, но за моих товарищей я готов поручиться, что только немногие, бравшие домашние уроки, способны были на выпускном экзамене перевести 3 фразы из немецкой или французской книги. Три года я просидел в этом среднеобразовательном заведении и, если бы не занятия по вечерам немецкой литературой и английским языком, если бы не чтение по воскресеньям французских и немецких авторов, — Руссо, Шатобриана, Шиллера и Гете, то я бы вышел, хотя и с золотой медалью, но без малейшего развития, не то, что научного (о нем не было и помину), — то, по крайней мере, развития художественного вкуса и способности найти пути к дальнейшему образованию, благодаря знакомству с иностранными языками. Мне почти целую жизнь пришлось считаться с недочетами моего среднего образования. Когда, уже в зрелом возрасте, я вздумал читать курс "Положительной философии" Конта, 1-й том его оказался для меня "книгой за семью печатями". Не ранее, как после удаления с кафедры Московского университета, у меня нашелся необходимый досуг, чтобы прочесть несколько книг по физике, химии, биологии и геологии. Недостаточное знание латинского языка отчасти сделалось причиной того, что и в моих исторических работах я остановился на средних веках. Их латинский язык, после некоторых месяцев упражнения над печатными источниками, сделался для меня вполне доступным. Я не дерзнул заняться Грецией, не желая полагаться на чужие передачи греческих текстов, а последние были мне недоступны.
Свободное копирование
