Записки неизвестной - 20

В первые два года нашего супружества у нас довольно часто бывал М. Ф. Воейков. Муж мой, по необыкновенной своей доброте, был слишком снисходителен к людям и неохотно прекращал знакомства раз когда-нибудь и по каким-нибудь обстоятельствам сделанные. С Воейковым он познакомился, когда его превосходная жена, которой все поклонялись, лучезарностью своею покрывала недостатки мужа. После ее смерти его почти все оставили. Желчь все более и сильнее кипела в нем и по временам изливалась в ядовитых стихах, которыми он клеймил своих знакомых, приятелей, наполняя ими свой знаменитый Дом сумаяшедших. Он ненавидел Николая Полевого и два года сочинял на него стихи, но находил, что выходили слишком слабы и был ими недоволен. Наконец однажды, как он сам рассказывал, он гулял после обеда и услышал благовест ко всенощной: вдруг на него нашло вдохновение и излилась удовлетворившая его пасквиль на Полевого занявшая место в Доме сумасшедших. Вот как на иных действует благоговейный вечерний звон!

Чтоб в конец окончить речь:

Благороден как Булгарин,

Бескорыстен так как Греч.

Воейков хромал и со своею клюкой, с черными, щетинистыми волосами, с глазами горящими каким-то нечистым пламенем, смотрел каким-то демоном. Но в отношении вас казался весьма преданным человеком, прославлял моего мужа, уверял в своей нежной дружбе и тем не менее поместил его в своем Доме сумасшедших. Он поощрял мою склонность к литературным занятиям, и упрашивал меня переводить для его журнала разные статейки с немецкого и французского. Теперь я даже забыла, как назывался журнал. Прилагаю стихи, которые написал на него Булгарин в тони его Дома сумасшедших.

Плач Воейкова.

На Пулковой горе. Песнь в подражание древним гимнам ханаанским, сочинение Израильтянина Мовши Шиндеркнехта, знаменитого и искреннего друга г. Воейкова.

Ах зачем было,

Ах на, что ж было

Мне стихи писать,

Инвалид кропать!

Человечество

И отечество,

Гори всем на зло,

Было б мне тепло.

Я жену продам,

Детей так отдам,

Только б я был сыт

И не явно бит.

Хоть не есть, не пить,

Только б всем вредить!

Клевета и лесть

Моя слава, честь.

Мне, — презрение

Наслаждение;

Всех несчастие

Сладострастие.

Мне хоть в рожу плюй,

Мне хоть в рыло суй,

По щекам трезвонь,

Лишь карман не тронь.

В нем чувствительность,

Раздражительность:

Он мой Бог и царь,

В нем дурий алтарь!

Ах зачем было,

Ах на, что ж было

Мне стихи писать,

Инвалид кропать!

Мне бы в лес бежать,

Кистенем махать!

Мне острог приют:

Не ужасен кнут!

Был бы счастлив я!

Там мои друзья:

Знаменитые,

Кнутом битые.

Там грабеж, разбой,

Вопли, крик и вой;

Звуки милые,

Хоть унылые.

Ах зачем было,

Ах на, что ж было

Мне стихи писать,

Инвалид кропать!

Воровством живу,

Подлецом слыву;

А в лесу б я был

Всем любезен, мил.

Ах зачем было,

Ах на, что ж было

Мне стихи писать,

Инвалид кропать!

В обществе Булгарин был довольно приятен; в нем было какое-то добродушие, которое бы нравилось, если бы против него самого не было. Так сильно предубеждение. Близкие к нему уверяли, что у него точно было доброе сердце, но я его мало знала. Он бывал у вас редко, несколько раз обедал и то в большом обществе.