К весне двадцатого года снова стало голодно в доме и пусто в кармане. Как-то хмурым мартовским утром мы с Иваном Ивановичем Бедняковым пили чай «вприглядку» и говорили о всякой всячине.
— Иван Иванович, к чему бы это такой сон? Вдруг изо всех щелей полезли тараканы — мелкие, желтые, и крупные, как сливы черные, и все ползут по мне...
— Сергей Тимофеевич, это к деньгам!
— Да, не мешало бы по случаю полного безденежья. Но откуда им взяться?
Смутили нас тараканы. Работать мы в то утро не стали, отправились побродить по Москве. Перво-наперво зашли к мраморщикам панинской артели близ Ваганькова. Там я только рот открыл, чтобы рассказать про загадочный сон, мраморщики все враз загалдели: «Тараканы? Это к деньгам. Это факт».
Посмеялись и отправились пешком в ГУМ с тайной надеждой: а вдруг выгорит! Дело в том. что, когда открыли ГУМ, Сергей Тимофеевич Григорьев, писатель, журналист и всесторонний деятель, уговорил меня поставить в текстильном отделении деревянную женскую статую (в каталогах она носит название «Кариатида, 1918 г.»). Дескать, расторгуются — заплатят. И вот мы с Иваном Ивановичем шествуем через всю Красную площадь к входу в ГУМ, втайне посмеиваясь над своим легковерием: «Дадут во что кладут, догонят и еще добавят».
А между тем все происходит, как в сказке. Мы в дверь, а нам навстречу Григорьев со словами:
— А я к вам на Пресню направлялся. Тем лучше — по городу с деньгами не ходить, опасно все-таки, — с этими словами он полез в раздувшийся от бумажных денег карман и извлек толстенную пачку.
— Здесь 200 миллионов — плата за статую.
— Спасибо. Большое спасибо. Очень кстати, мы крайне нуждались, — начал я его благодарить, из благоразумия умолчав про тараканов. Расставшись с Григорьевым, мы дружно расхохотались: «Сон в руку!»
Тут же я отсчитал Ивану Ивановичу двадцать миллионов.
— Нам бы на радостях выпить, — мечтательно проговорил мой помощник.
Совсем недавно вышел декрет, разрешающий продажу виноградного вина. Крепкие напитки были запрещены. На Тверской действовал кабачок Автондилова, единственное нам известное в Москве место, где продавалось разрешенное декретом виноградное вино.
Сели. Заказали шашлык и тибиани. Я подумал, что именно здесь я в последний раз видел Василия Осиповича Ключевского. У него на коленях была кошечка — он ее угощал шашлыком. Я вспомнил лекции Ключевского. Он рассказывал об исторических событиях так, будто сам все видел. Как давно это было! В 1896 году перед поездкой за границу Василий Осипович напутствовал меня и Костю Клодта, увлеченно расписывая значение античного искусства. Седенький, сухонький старичок радовался тому, что мы все это увидим.
На стене напротив нас крупными буквами написано:
«Как зайдешь к Автондилову, останешься здесь на несколько часов: таковы свойства грузинского вина и гостеприимство Автондилова.
А. Куприн»
Александр Иванович бывал здесь частенько. Надпись, как объяснил Автондилов, была сделана Куприным над его привычным местом.
Посидели у Автондилова около часу, заплатили 5 миллионов. На несколько часов остаться не могли — кое-что надеялись привезти домой. Наняли извозчика и поехали к Мясницким (ныне Кировским) воротам. Тут Иван Иванович передал жене деньги. Вдоль по Мясницкой в веселом расположении духа двинулись к Лубянской площади (ныне пл. Дзержинского). У ограды дома ВЧК увидели, стоит на часах красноармеец. Оба мы, люди сугубо штатские, правил караульной службы не знали. Захотелось нам поговорить с часовым.
— Товарищ часовой, позвольте вас спросить, — обратился я к часовому, который, как потом мне объяснили, не имеет права разговаривать с прохожими.— Что может означать такой сон: из всех щелей ползут на вас тараканы?
— Какие тараканы? — оторопело проговорил часовой.
— Желтые и черные.
— Стой! Ни с места! — скомандовал часовой и позвонил в звонок. Очевидно, в словах о ползущих из всех щелей желтых и черных тараканах ему почудился намек на контрреволюционный заговор, а мы показались агентами, пытающимися подобрать к нему, постовому, ключи. Пока я строил догадки, явился патруль из четырех красноармейцев, и нас повели в здание ВЧК.
За столом просторной, слабо освещенной комнаты сидел усталый человек в кожаной тужурке.
— В чем дело? — спросил он патрульных.
Те четверо, что привели нас, стали бестолково говорить о желтых и черных тараканах. — Довольно, — приказал человек в кожаной тужурке.
— Говорите вы,— кивнул он в нашу сторону.
Слово взял Иван Иванович:
— Профессору Высших художественно-технических мастерских Сергею Тимофеевичу Коненкову,— я наклонил голову, дескать, мне, — приснился сон... далее шел рассказ о наших приятных приключениях. Хозяин комнаты выслушал нас с полным вниманием и сказал:
— А теперь предъявите документы...
— У вас написано «профессор», — обратился он за подтверждением ко мне.
— Значит, так и есть, — откликнулся я.
— Ау вас «сапожник», — взглянул он на Ивана Ивановича, который, как помнит читатель, когда-то был сапожным колодником .— Где же вы, профессор и сапожник, так «намазались»?
— У Автондилова. По декрету.
Тут все грохнули — и усталый чекист в кожаной тужурке, и четверо патрульных, и мы, грешные.
— Идите домой, товарищ профессор, — насмеявшись вволю, сказал хозяин комнаты.
— Не пойдем. Хотим на извозчике, — трезво оценивая наши возможности, сказал я. Грузинское вино обнаружило неожиданные свойства. А скорее всего мы просто совсем ослабели за эту голодную московскую зиму.
— Что ж с вами делать? А впрочем... Посадите их на извозчика, — приказал хозяин комнаты патрульным и дружески с нами распрощался.
Свободное копирование
