15 августа, когда окончательно выверили и согласовали список предполагаемых памятников, состоялось общее собрание скульпторов, и весь небывало грандиозный заказ на основе принципа свободного внутреннего распределения был разобран немногочисленным, но, как оказалось, дружным коллективом московских скульпторов. Тогдашний руководитель Отдела изобразительных искусств Д. Н. Штеренберг, живописец-формалист, незадолго перед революцией переехавший из Парижа в Москву, человек безусловно далекий от действительного понимания русского искусства, открыто выражал свое неверие в начатое дело: «Скульптурное мастерство стоит в России чрезвычайно низко: мастеров, которые могли поставить хорошие скульптурные памятники, у нас оказались единицы». О точности такого рода суждения в народе говорят: «Попал пальцем в небо». Скульпторы в России в ту пору поднимались превосходные, и ближайшие годы показали, на что они способны. Шервуд, Голубкина, Синайский, Мухина, Андреев, Меркуров, Шадр, Домогацкий — эти имена говорят сами за себя.
Документы того далекого, справедливым будет сказать, исторического времени сохранили память об энтузиазме молодых скульпторов. Вот итог распределения: Бланки — Якулов; Бебель — Пациорковский; Лассаль — Иткинд; Жорес — Страж; Спартак — Страховский; Тиберий Гракх — Бодильцов; Брут — Сергеев; Бабеф — Богословский; Дантон — Андреев; Марат — Имханицкий; Робеспьер — Сандомирская; Гарибальди — Пилляти; Степан Разин — Коненков; Бакунин — Королев; Пестель — Хаджи-Дувай; Рылеев — Мануйлова; Герцен — Ястребцов; Болотников — Кольцов; Халтурин — Алешин; Желябов — Синицына; Перовская — Рахманов; Каракозов — Близниченко; Каляев — Лавров; Свеаборжцы — Захаров; Плеханов — Голиневич-Шишкина; Роберт Оуэн — Юрьевич; Шевченко — Волнухин; Кольцов — Сырейщиков; Радищев — Оленин; Некрасов — Соколов; Салтыков-Щедрин — Златовратский; Михайловский — Басенко; Глеб Успенский — Курбатов; Тютчев — Попенцев; Новиков — Мухина; Сковорода — Грандиевская; Байрон — Домогацкий; Гейне — Мотовилов; Руссо — Мануйлов; Гюго — Менделевич; Вольтер — Кудиков; Золя — Габович; Ибсен — Бабичев; Рублев — Ватагин; Александр Иванов — Щепанович; Суриков — Бромирский; Кипренский — Руссецкий; Врубель — Гюрджан; Верхарн — Меркулов; Козловский — Фомин; Казаков — Попова; Сезанн — Ленский; Мусоргский — Рюндзюнский; Римский-Корсаков — Радугина; Скрябин — Терновая; Бетховен — Смирнов; ШОпен — Брейер; Мочалов — Жураковский; Комиссаржевская — Орановский.
В Москве развернулась небывалая в истории скульптуры деятельность по сооружению памятников. В годы «военного коммунизма», когда на молодую Страну Советов со всех сторон наседали враги, в Москве удалось открыть двадцать пять памятников, сорок семь памятников были подготовлены к постановке и только чрезвычайные обстоятельства военного времени не позволили довести дело до конца.
Как можно видеть из приведенного выше списка, все признанные мастера, а также и молодые скульпторы включились в работу по реализации плана монументальной пропаганды. В этой подвижнической деятельности — сроки были крайне жесткие, условия работы тяжелейшие — мы росли и мужали, всем сердцем, сознанием своим впитывая в себя музыку революции.
1 марта 1918 года Александр Блок записывает в дневнике: «Революция — это: я — не один, а мы».
Свободное копирование
