В Петербурге жила родная тетя Петра Кончаловского — она служила управляющей имением богача Рукавишникова. Кроме большой городской квартиры у Рукавишниковых вблизи станции Сиверская было имение с лугами, полями, скотными дворами. По воскресным дням Петр Петрович брал меня с собой в имение в гости к тетушке отдохнуть, подышать деревенским воздухом. Днем мы гуляли по окрестностям, или предавались художественным занятиям: он писал этюды, я рисовал животных, а вечером принимали участие в деревенских играх и хороводах. Одним словом, полностью отвлекались от петербургской суеты.
Вскоре в имении к нам настолько привыкли, что считали за своих. Когда произошел разрыв отношений с Беклемишевым и дальнейшее пребывание в чуждой мне среде академической учебной мастерской стало для меня невыносимым, я приехал в Сиверское и пробыл там, только изредка выезжая в Петербург, больше года.
Лепил из глины быков. Перевести эти мои анималические скульптуры хотя бы в гипс не было никакой возможности. Поэтому, как только глина начинала сохнуть, я ломал свои произведения. Прекрасная тренировка для глаз и рук. Между прочим, во время этой работы особенно хорошо думалось.
В это же время по заказу некоего Коха вместе с Еленой Маковской — молодым скульптором, дочерью художника Константина Егоровича Маковского — мы исполнили большой барельеф, находящийся теперь в Люцерне и служащий иллюстрацией к написанной Кохом «Истории будущей войны». Барельеф вылеплен в духе баталиста В. В. Верещагина как протест против бесчеловечной войны. На барельефе изображены солдаты. Прячась в окопе от уничтожающего огня снарядов, они выбрасывают оттуда тела убитых товарищей, складывая из трупов своего рода бруствер.
Работа над барельефом взбудоражила меня. Мной, говоря пушкинскими словами, овладело беспокойство, охота к перемене мест. Кстати, появились кое-какие деньги.