-459-

Александр
 

24 ноября 1898, Петербург

Друже!

По какой-то странной и необъяснимой для меня случайности ты упорно не отвечаешь мне не только на болтовню, но даже и на деловые письма. А между тем это ведет к недоразумениям -- по крайней мере с моей узкой точки зрения. Ты поручил мне выслать твой театральный гонорар Маше в Лопасню. Пока шла канцелярская канитель в театральной конторе, Тычинкин, основываясь на твоих письмах к нему, твердил мне и даже клятвенно уверял, что сестра в Ялте. Я тебя запросил отдельным письмом, но ответа не получил и послал первые 165 р. в Лопасню, о чем тебя уведомил вторым письмом; но и на сие ответа не последовало. Приближается срок получения вторых 165 р. Тычинкин опять твердит и божится, что Маша у тебя в Ялте. Я опять пишу тебе запрос: куда направлять вторую порцию денег; но ты -- ни гу-гу. Получив эту вторую порцию, я умышленно, по совету жены, задерживаю отсылку на сутки, думая, что от тебя придет надлежащее распоряжение. Распоряжения, однако, не последовало. Тогда я пишу тебе в Ялту четвертое письмо и подчеркиваю, что оно четвертое, а сестре посылаю в Лопасню. Это было 18/XI. На другой день получаю от Маши открытое письмо с приказом перевести ей деньги через банк. Вышло, что мое денежное и сестрино письмо встретились в Бологое без всякой пользы для дела. Если бы ты снизошел до своевременного ответа на мои письма, то ничего сего не вышло бы. По слабости своего ума я решил, что в Ялте нет почтовых марок и что ты, стремясь к землевладению и к должности местного Вукова, игнорируешь бедных родственников, хотя тебе и давали направление.

Ни нового, ни хорошего, ни интересного у нас, кроме туманов, слякости и осенних мотивов Кайгородова, нет ни черта. Последний бюллетень Кайгородова о цветах разносился почтальонами под страшную, мокрую вьюгу. Я пережил довольно неприятный флюс и катар миндалины, причем пульс дошел до 156. После этого поили меня 4 дня дигиталисом и под страхом рокового воздаяния воспретили употреблять более 4-х стаканов в сутки "жидкостей", включая сюда и суп. В сердце обнаружены "свисты", и перебои стали явлением нормальным и обычным.

Жена толстеет, Николай и Флакон балбесничают и ничего не делают, Мишка учится прилежно и уже начинает болтать по-немецки. Его гувернантка-немка феноменально глупа (как и большинство тевтонок), происходит из Либавы и "имеет" 25 лет.

Пушкарев собирается бить Суворина[1] за плохой отзыв о "Соломонии и Елене", но преложил гнев на милость и занялся изобретением покрышек для лото. Денег у них нет: аванс под пьесу съели давно. Постановка пьесы пошла на уплату аванса, в карманах пусто, и все в прежней колее. Приходила Настя, просила 50 р., но получила фигу. Девки страшно обносились, ходят в беспятых чулках и мечтают об офицерах и хороших партиях.

За поздним временем и отсутствием материала заканчиваю на этом и буду ждать от тебя всемилостивейшего ответа.

С наступлением старости, а она подступает анафемски быстро, уходит и работоспособность. Что прежде легко делалось в час, теперь с трудом вырабатывается в три. Усталость наступает скорее, и заработки падают ощутительно. Помышляю иногда бросить газетную работу и открыть публичный дом на новых началах, а именно -- совершать по России странствования на манер артистических турне. Если мое проектируемое заведение прибудет в Ялту, "для оживления сезона", то ты, конечно,-- первый бесплатный посетитель.

Кланяйся и благодари. Жму лапу.

Твой Гусев.

Антонио! Антонио! Сообщи что-нибудь о себе! Слышно, что ты сделался крымским Ханом. Южин говорил, что ты приглашал его на пост в русский пансион. Обнимаю тебя.

Твой Клеопатр [приписка И.Н. Потапенко].

Cher ami, avec la permission de votre cher frère, je me permets de Vous envoyer mes sincères salutations, de Vous souhaiter bonne santé et un gros baiser de votre chère amie sincère et dévouée

Emilie*.

* Милый друг, с согласия Вашего доброго брата шлю Вам мои наилучшие пожелания, крепкого Вам здоровья, целую, преданная Вам и искренне Ваша Эмили (фр.).