Но тут надвинулся непрошеный гость -- прогресс. Поляков провел из Харькова железную дорогу. Нахлынул из России новый элемент. Потянулись дороги и в соседние города. Торговля мало-помалу укатила в другие, более удобные для международного обмена пункты. Укатили вместе с нею и финансовые тузы-иностранцы. Местный торговец захудал. Опера умолкла, и итальянских певцов сменила драматическая труппа. Виртуозы, игравшие в знаменитом оркестре, либо убрались на свою родину играть под рокот средиземной волны, либо разбрелись по русским прибрежным городам в качестве итальянских маэстро, а попросту -- в качестве учителей музыки по рублю и по два за час. Один из таких музыкантов, потерпев фиаско на музыкально-педагогическом поприще, кончил тем, что открыл скульптурную мастерскую и стал творить намогильные памятники и отливать из гипса маленьких Венер, Меркуриев и собачек. Среди помещиков уже начинало ощущаться "оскудение". Широкие размахи пошли постепенно на убыль.
Но театр уцелел. Закваска в нарождавшуюся и подраставшую молодежь была уже пущена, и любовь к храму Мельпомены вытравить было уже нельзя. Нужно было ее пережить. И мы ее переживали.
А тут еще подвернулся со своей труппой антрепренер Никифор Иванович Новиков, которую с благодарностью вспоминает все поколение моих товарищей-сверстников. Новиков познакомил нас не только с тогдашним ходовым репертуаром, но и с Шекспиром, и Шиллером. Это был чуткий человек, и труппа у него была подобрана прекрасно. В то время, когда мы на школьной скамье получали от наших учителей словесности только слабое и отдаленное понятие о великих западных драматургах, Новиков нам показывал их со сцены целиком, во весь рост. В гимназии нам скудно, скучно и схоластически, по тощему учебнику объясняли, что такое мелодрама -- он ставил "Эсмеральду", "Материнское благословение" и "Убийство Коверлей". Пока учитель русского языка и словесности мямлил и медленно пережевывал с нами в классе понятие о драме и комедии, мы уже знакомились с нашей галерки с произведениями Грибоедова, Фонвизина и Островского. Мы в живых лицах и действиях видели то, о чем сухо и с тщетными потугами на знание сообщали нам педагоги. Посещая театр, мы за какие-нибудь три-четыре года развились, поумнели и почерпнули познаний гораздо больше, чем за все девять или десять лет пребывания в гимназии. Вот почему мы так горячо любили театр.
Из каждого спектакля мы выносили в наших мягких и еще формировавшихся душах мораль; драмы и трагедии приучали нас чувствовать и размышлять, водевили и фарсы смешили нас, а оперетки веселили, не возбуждая в нас чувственных инстинктов. Не школьная скамья, а театр приучил нас смотреть на жизнь трезво и относиться к жизненным явлениям более или менее сознательно, любить хорошее, возмущаться дурным и мириться с контрастами. А эти контрасты, к слову сказать, долго бередили наши души. Законоучитель долго проповедовал нам хорошее отношение к людям и к животным, а в это время, по распоряжению полиции, арестанты варварски, на глазах у всех, публично и медленно убивали бродячих собак дубьём. Глядя в театре на сцену, мы приучались уважать личность и человеческое достоинство, а по главной улице тогдашняя администрация провозила торжественно, с барабанным боем, осужденных преступников на базарную площадь, где публично наказывали плетьми. Теоретически нам твердили о высоком значении человека -- венца творения, а выбегая из гимназии во время больших перемен на улицу, мы делались невольными свидетелями того, как арестанты, надсаживаясь, кряхтя и согнувшись в дугу, тащили на себе в тюрьму телегу, нагруженную мукою... Все это были ежедневные живые противоречия, больно и резко полосовавшие наши молодые души и ставившие перед нами неразрешимые загадки. Мы шли в театр и смотрели "Уриеля Акосту". Изобличенные в этой пьесе душевные страдания философа-праведника Спинозы (а мы знали, что Уриель Акоста и Спиноза -- одно и то же лицо), успокаивали нас и мирили со всеми контрастами...
И много, много в нашей юношеской жизни было таких хороших, облагораживающих моментов. Нужно сознаться, что в зрелые годы театральные представления смотрятся уже не так и вызывают далеко уже не те впечатления. Невольно задумаешься и спросишь: юность, юность, где ты?..