В эти первые дня нам предоставили свободу видеть нашего дорогого узника во всякое время и даже обедать с ним. Он предложил свой обед аббату Папону, который помещался в маленьком уголке, отгороженном в этой же комнате. Фор также приходил разделять их трапезу. Все наши знакомые приходили навещать отца; страх не успел еще парализовать добрые чувства и каждый спешил выказать отцу живейшее участие. Если бы стены этой комнаты постоянно не напоминали блуждавшим но ним взорам, что это тюрьма, то можно было бы подумать, что находишься в блестящем салоне. Дамы города Мулена находили своего рода славу в публичном заявлении своего уважения к жертве несправедливости.
Однако отец мой не мог выносить своей судьбы; он с горечью раздумывал о неблагодарности народа и о зверских замыслах, в которых его обвиняли; он резко выражал свое раздражение и заставлял нас трепетать от страха каждый раз, как муниципальные чиновники приходили спрашивать его, хорошо ли ему и не имеет ли он каких либо жалоб. "Я жалуюсь лишь на то, то я здесь!" отвечал он разгневанным голосом. Всякий день тот же самый вопрос вызывал такой же ответь и причинял нам те же опасения. Отец мой, прохаживаясь большими шагами по комнате, не удостаивал даже взгляда муниципалов, которые всякий раз уходили более прежнего недовольные.
Доказательства участия, так гласно заявляемого отцу, не замедлили внушить недовольство, и скоро не только посещения посторонних были запрещены, но самый доступ в тюрьму был разрешен только по одному лицу на каждый день. Я отправлялась туда обыкновенно в 7 часов утра. Часовые, которые часто сменялись, большей частью забывали, что я вошла. Было ли то по недостатку памяти, или по их доброму расположению, но тетушка моя, являвшаяся около 12 часов, всегда допускалась ими без затруднения. Мы обедали вместе и уходили из тюрьмы очень поздно. Не могу выразить грустного чувства, какое я испытывала при возвращении в наш одинокий и запустелый дом, где не было слышно другого звука, кроме криков и жалоб моей сестры. Одиллия не могла принимать участия в нашем положении, каково бы оно ни было; ее собственное состоите не могло измениться; ей жизнь давала о себе знать лишь одними страданиями и отсутствие рассудка лишало ее сознания как ее собственного, так и нашего несчастия.
Старый слуга, по имени Саапа, оставил нас тотчас после ареста моего отца. Зараженный новыми идеями, он смотрел на нас как на чудовищ и, чтоб избежать заразы аристократизма, он покинул наш дом и даже перестал кланяться нам при встрече. Пресловутая свобода того времени для многих состояла только в том, что давала право быть неблагодарным или жестоким. История этого Саапа, называвшегося также Петром, довольно странная. Он был сын Венецианского дворянина, который, вследствие неравного брака, заключенного против желания родителей, был принужден искать убежища во Франции, где он и поселился в провинции Ниверне. По прошествии нескольких лет, в надежде на примирение с родственниками, он отправился на родину, оставивши двух сыновей своих людям, которых он считал вполне достойными доверия, и вручил им при этом довольно значительную сумму денег с тем, чтобы дать детям образование, соответствующее их званию. Но эти лица употребили во зло вверенный им залог: они присвоили себе деньги, а мальчиков заставили пасти поросят. Умерли ли родители, или же брак их был расторгнут, только дети более не слышали о них и остались в положении слуг. Оба они поступили в солдаты. Петр совершил свой первый поход под начальством моего деда. Бабка моя, узнавши историю Петра, рассмотрела и другим дала на просмотр его бумаги и предложила ему похлопотать о восстановлении его прав. А так как она была знатоком в таких делах, то можно предположить, что его притязания были основательны. Но холопство принизило дух этих двух братьев; и тот и другой предпочли жить и умереть слугами, чем заводить процесс, который только нарушил бы их покой и исход которого им, может быть, казался сомнительным. Неблагодарный Саапа умер в госпитале. Этот человек находился в нашем доме около 50 лет; все мы к нему относились со вниманием, на которое имеет право старый слуга, сделавшийся, почти членом семьи; к тому же его дворянское происхождение мешало смотреть на него, как на обыкновенного слугу. Его неблагодарность крайне огорчила нас.
Я испытала в это время сильное горе—отдаление лучшей моей подруги; не то, чтобы я обвиняла ее в охлаждении ко мне, но я была оскорблена поведением ее родителей, которые из страха, скомпрометировать себя запретили ей видеться со мной: дверь ее осталась для меня закрытой. До какой степени я чувствовала себя оскорбленной! Это была первая рана, нанесенная моему сердцу. Отец моей подруги, часто посещавший мою тетушку в счастливые дни ее жизни, употреблял все старания, чтобы избегать ее, как только на нас обрушилась беда. Его дочь Юлия должна была последовать его примеру. Новое подтверждение истины, известной всем людям, но всегда новой, потому что все об ней забывают: в несчастии бывает мало друзей.
Имелось в виду перевести моего отца в Орлеан (Национальное Собрание учредило особый верховный суд по политическим преступлениям—Haute Cour Nationals, который должен бы" заседать Орлеане, и потому самые важные лица, преданная суду по политическим делам, как напр., министр Делесеар, д'Абанкур, герц. Бриссак и др. были отправлены туда. — Прим. переводчика), где уже было собрано множество заключенных, занимавших прежде видное положение, которые позднее были переведены в Версаль и перерезаны там в королевской оранжерее. Тетушка моя, предчувствуя их судьбу, употребила в дело все, для того чтобы отца судили в Мулене, надеясь, что участие, которое сохраняли еще к нему некоторые из судей и из жителей города, послужить в его пользу. Насколько я могу припомнить, взгляды моей тетушки были большею частью верны, а ее предусмотрительность замечательна; она редко ошибалась в своих суждениях о тогдашних событиях. У этой светской женщины, остроумной и известной своими тонкими и колкими шутками, в это время развился замечательный характер и, отбросив суетные достоинства, которыми так дорожит свет, она предстала перед всеми в своем истинном душевном величии. Мы были уже многим ей обязаны. Ее преданность семье была безгранична, как и ее великодушие. Впоследствии мы жили исключительно на счет ее благодеяний; мы пользовались не только ее доходами, но и деньгами, вырученными ею за одно имение, которое она не колеблясь продала, чтобы поддерживать нас.
Для того чтобы сделать время, проводимое в тюрьме, менее скучным и длинным и с пользой употребить его, Фор давал мне уроки географии, математики и физики. Желая внести разнообразие в монотонные занятия, наполнявшие кои часы в этом печальном месте, он достал электрическую машинку, чтоб производить для меня различные опыты. Эти невинные забавы возбудили подозрение, или, лучше сказать, они послужили странным средством преследования, которым не замедлили воспользоваться, и скоро они были запрещены. Жара стояла ужасная; в продолжении 8 дней под ряд были сильные грозы; несколько раз молния падала в самом городе; некий Г..., доносчик на моего отца, быль убит молнией в то время, как скакал верхом по большой дороге; он был ревностный патриот. Его похоронили с большими почестями, особенно сотому, что он был врагом отца. Но откуда же столько несчастных случаев? Кто навлекал столько бед на город и на граждан? — Все мой отец, который, производя физические опыты, не имел другой цели, как направить молнию на Мулен и навлечь беду на его жителей. Такая басня была во вкусе народа; в ней было что-то чудесное и для него непостижимое. С этих пор в народе установилось убеждение, что ему грозить опасность; никто не думал о том, что отец мой, живший в башне, в самой возвышенной части города, более всех подвергался опасности от грозы; но за этот слух все ухватились с жаром, так как он подавал повод к новому притеснению. Электрическую машину у нас отняли. Всякого рода опыты и занятия были строжайше запрещены. Нищие, сидевшие под окном тюрьмы, обвиняли отца в том, будто он бросал им деньги сквозь решетку, чтобы склонить их исполнять его тайные поручения. Приходилось отказаться и от подаяния милостыни бедным, и со страхом подходить к окну, чтобы подышать чистым воздухом. Кто не знает теперь, что такое пребывание в тюрьме и как в ней длится каждая минута? Более стесненный, чем когда-либо, отец мой с грустью считал каждый час, когда одно непредвиденное событие принесло с собой необычайную радость, светлую, бескорыстную, и я не могу отказаться от удовольствия озарить отрадным лучом эти печальный страницы.
Свободное копирование
