Лев Разумовский
Зимой 42/43 годов перед детдомом встала серьезная проблема: для того чтобы протопить церковь и принадлежащие детдому два отрядных дома (столовую, баню и медицинский изолятор), нужно было огромное количество дров.
Дрова — длинные и толстые двух-трехметровые бревна — доставлял нам сельсовет. Огромная груда их темнела на снежной площадке рядом со столовой. Потом появились пильщики — местные колхозницы. Они смастерили козлы, на которые вчетвером взгромождали бревно, потом распиливали его на отдельные кряжи, потом кололи.
Работали эти женщины по восемь часов в день, до позднего вечера, и, закончив, получали из рук нашего завхоза Кронида Васильевича по буханке хлеба.
Среди крестьян были просто виртуозы колки дров. Однажды мне случайно довелось увидеть, как колол дрова один мужик. Он ставил кряж, потом двумя сильными и точными ударами колуна половинил его, при этом кряж оставался на месте с трещиной посередине. После этого мужик делил половины на четвертухи, а затем четвертухи на поленья. Кряж, разбитый, как апельсин, на отдельные дольки, продолжал стоять, и тогда, крякнув, он сильным ударом обуха по боку, разваливал березовый кряж на груду золотистых поленьев.
Той же зимой детдом получил на всех лыжи, и начались наши ежедневные прогулки на лыжах и катания с гор. Лыжи доставляли много радости ребятам. Зима побелила поля, крыши изб, два купола на церкви, бескрайние поля вокруг и крутые берега Унжи, с которых мы, старшие, научились кататься не хуже деревенских, привыкших к этим маршрутам и спускам.
В эту же зиму мы организовали военную игру. Разделили отряды на «красных» и «синих». «Синие» выстроили вокруг риги снежную крепость и наготовили множество снежков для обороны, а «красные» должны были наступать двумя группами лыжников и взять крепость. Кто победил и кто проиграл в этом сражении, не помню, но битва была ожесточенной: все участники оказались храбрыми солдатами и покрыли себя неувядаемой славой. Подробности боя с большим азартом и горячими эмоциями долго обсуждались за ужином. В общем, потехи было много.
Через пару дней мы обнаружили недостачу лыж в нашем отряде. Ребята сказали, что вечером около церкви видели деревенских мальчишек, они-то, наверное, и унесли. Приказ Ольги Александровны был краток: «Лыжи вернуть!».
Я собрал отряд, и все вместе мы пошли по попавшим под подозрение избам в конце Угор и в Железцово. Войдя в дом, я объяснял, что у нас пропали казенные лыжи, подозреваем, мол, вашего Кольку, Ваську, Митьку и будем искать.
Пока я вел переговоры, мои ребята уже осматривали сарай, заглядывали в хлев, шарили по чердаку. При словах «казенные лыжи» хозяйки обычно пугались, не спорили с нами, а говорили: «Ишшите, коли так». Только в одной избе молодая и бойкая хозяйка на казенные слова ответила казенными же словами: «Вы не имеете права на обыск!», но тут же стушевалась, когда ребята с радостным криком «нашли!» внесли в избу первую пару лыж, вытащенную из-под рогожи в сарае. Окрыленные успехом, мы пошли дальше и изъяли еще три пары лыж. Очень довольные своей победой, мы построились и с песней пошли по Угорам. У дома Ольги Александровны я скомандовал: «Отряд, стой!», побежал в дом и радостно доложил, что мы нашли и вернули четыре пары лыж.
— Сколько ты сказал?
— Четыре пары. А что?
Ольга Александровна смотрела мне в глаза, не отрываясь, и это не предвещало ничего хорошего.
— У нас, — сказала она, отчеканивая каждое слово, — пропали две пары лыж! Ты что же наделал?
Охо-хо! Оказывается, мы в своем полицейском рвении слегка перехватили. Стыдуха-то какая!
Пришлось мне возвращаться, искать обиженных, отдавать лыжи и извиняться.