Из дневника М. С. Разумовской
В середине сентября 42-го года наш отряд перевели в деревню Железцово, расположенную на берегу Унжи. Нам выделили большой деревянный дом с обширной кухней и четырьмя комнатами. Одну из них (самую маленькую) занимала хозяйка этого дома, старуха Ваганова, со своей родственницей, тоже старой женщиной, приживалкой, которая ее обслуживала. Про хозяйку в деревне шел слух, что в прошлом была она помещицей, владелицей Железцово. Еще говорили, что была она шибко грамотной — в самом Горьком (Нижнем Новгороде) гимназию кончала! Потом ее раскулачили, уплотнили, и в ее добротный большой дом въехал сельсовет. Слово «сельсовет» плотно укрепилось среди народа как название дома и перешло к нам. Так мы и говорили: «Пойду в сельсовет» или «В сельсовете случилось ЧП».
ЧП действительно случилось в ночь на 23 декабря 42-го года. Олег и Лева, вернувшиеся из Угор, открыли двери и со свежего морозного воздуха сразу почуяли неладное: дым и сильный запах угара. Стали расталкивать спящих ребят. Несколько человек проснулись с рвотой; другие плакали, жалуясь на головную боль. Сразу были открыты все двери, и ребята, быстро одевшись, выбежали на улицу. Некоторых было не поднять: Нина Николаева и Рита Кипровская были в полуобморочном состоянии.
Прибежавшие из Угор Ольга Александровна и Вера Рогова быстро организовали сани, на которые погрузили особенно пострадавших. Лева и Олег впряглись в них и повезли больных в лазарет. За санями шли Вера и Ольга Александровна. То ли общее дело, то ли лунная ночь и мерное поскрипывание за спиной саней ввергли «лошадей» в лирическое состояние, и они запели: «Пара гнедых, запряженных с зарею», а потом: «Идут с ними длинные тени. Две клячи телегу везут, лениво сгибая колени, конвойные сзади идут…»
Угоревшие ребята на чистом морозном воздухе начали довольно быстро приходить в себя и к утру, к всеобщей радости, полностью оклемались и сами пришли в «сельсовет».
Виновника ЧП искать не пришлось. Им оказался Женя Резвов, черноволосый угрюмоватый парень, который был в этот день истопником. В своем грехе он признался сам. Не дождавшись, чтобы головешки полностью прогорели, он закрыл печные вьюшки и улегся спать… Сам он не пострадал, так как спал в другой комнате, где не было печки.