18 января. В тишине ночи под темным небом, когда слышен один скрип под ногами, разговоры двух ушедших на прогулку становятся особенно значительными. На корабле каждое слово взвешивается: оно достояние всех и не должно задеть никого. Сегодня — продолжительный разговор с Седовым. Он просил меня отправиться на мыс Флоры: необходимо оставить записки на южном берегу на случай, если какой-нибудь корабль придет раньше, чем вскроется бухта Тихая.
Мы подробно обсудили план путешествия: придется идти с двумя матросами, без собак. Разговор перешел на полюсное путешествие. Г. Я. подробно развил план, которого он хочет держаться при нынешних обстоятельствах. Возьмет всех собак (28), провизии для собак на два с половиной месяца, для людей — на пять месяцев. Он считает возможным сохранить часть собак до самого полюса в том случае, если ему удастся пополнить запасы из склада Абруццкого в Теплиц-Бай на 3. Рудольфа. Седов просил меня проводить полюсную партию до этого места. Если бы склад оказался попорченным или использованным, Седов будет иметь возможность пополнить израсходованное провиантом, оставшимся мне на обратную дорогу. Я ответил согласием на оба предложения: в самом деле — провизия нужна мне только до первого марта, — после этого срока возможно пропитаться одними птицами. При уходе Седов предполагает возложить на Визе руководство научной работой, оставив Кушакова по-прежнему заведывать хозяйством и передать ему же власть начальника экспедиции: «он старше всех по возрасту и имеет способность командовать». — Когда я попросил Седова не торопиться с путешествием: «поправившись и окрепнув, вам будет легче делать большие переходы», Г. Я. ответил: «болезнь моя — пустяки. Кушаков определил легкий бронхит и острый ревматизм. Разве такое недомогание оправдало бы задержку?» Когда я намекнул, что «ошибки в распознаваниях болезней свойственны даже лучшим профессорам», Седов перебил меня — «Цинга? Тем более, — она страшна при неподвижности зимовки, при упадке духа. Нет, нет, мне нужно не поддаваться болезни, а бороться с ней!»