"Князь Алёша" - 9

 9. ТИМОФЕЙ В РЕЗИНОВЫХ ГАЛОШАХ

 Наша с Лёней прогулка в лес всё-таки состоялась. Это было в одно из воскресений. Лёня пришёл на сей раз сам, без приглашения. Рита болела, и мы отправились вдвоём.

 Как я уже говорила, я очень быстро забыла о Лёнином прошлом, вернее, не забыла, но на моём отношении к нему происшедшее с ним в прошлом не сказывалось. Я была весёлой, жизнерадостной, приветливой, доброй и ласковой с ним. Одним словом, "заботливая старшая сестра".

 В этот день, чудесный солнечный день, настроение было особенно приподнятым. Я без конца говорила. Мне было о чём говорить. Ведь тогда я так много читала, так много знала и по признанию других была интересным собеседником. О природе я могла говорить сколько угодно. Называла ему цветы, травы. Наслаждалась красотой леса, смеялась — одним словом, была счастлива. Он же, наоборот, был хмур, как осеннее небо.

 Мы долго бродили в лесу. В то время как раз поспела земляника. И я с удовольствием искала её и тут же съедала. А он не ел, отдавал мне. "Почему ты сам не ешь?" —  спрашивала я. " Не хочу", — отвечал он с недовольным угрюмым видом. Ну, что ты будешь делать? Я прекрасно видела его настроение, но на удивление, это не омрачало моего. Помню, я даже, как маленькая девочка, пряталась от него, а он искал и тоже был недоволен моей шаловливостью.

 Но когда мы шли назад, уже вышли из леса, мне вдруг стало очень грустно, и я сказала: "Мне так жаль, что наша прогулка кончилась". Вероятно, столько искренней печали было в моём голосе, что даже Лёнино сегодняшнее равнодушие она растопила. Что-то изменилось в нём, он подвинулся ко мне, обнял за талию и прижал к себе. Я осторожно, но настойчиво убрала его руку, отстранилась: "Ну что ты, Лёня, не нужно, мы же сейчас на виду у всей деревни». (Действительно, это было так, потому что мы шли по возвышенному месту).

 Почему-то он не отпустил меня сразу домой. Попросил — пройдём через парк. Мне было жаль расставаться с ним, и мы пошли парком. В парке он снова упросил меня посидеть. Мы сели, о чём-то говорили, он подвинулся ко мне и близко-близко наклонил свою голову, так что его волосы касались моей щеки и шеи. Я инстинктивно почувствовала смысл его движения, но не отстранилась сразу, а спросила: "Лёня, ты что? У тебя голова болит?". (Действительно, было такое впечатление, словно у него болит голова и он склонился ко мне на плечо, чтобы хоть немного найти успокоение). И тут же отстранилась, пытаясь встать. Но он схватил меня за руку: "Посиди". Усилие и я встала, но руки моей он не отпустил. Тогда я и его потянула, сказав шутливо: "Вставайте же, синьор-помидор!" Мы оба засмеялись, Он встал, так нежно и влюблённо посмотрел: "Приходи сегодня вечером в клуб; обязательно, слышишь!"

 Вечером после кино мы вместе вышли из клуба, прошли по тёмной пустынной улице и скрылись за околицей. Тишина, безлюдье, покой в окружающем мире и рядом близкий человек.

 Вдруг сзади издалека кто-то окликнул Лёню: "Лёнька иди сюда, " — голос был незнакомый, сердитый. Мы остановились. Из темноты показалась фигура колхозного тракториста Тимофея. Это был типичный деревенский парень. В самом начале практики мне пришлось как-то провести с ним целый день наедине в кабине трактора. В то время он проводил сев пшеницы, а я занималась хронометражем его рабочего дня (по заданию кафедры экономики). Тогда он ничего себе не позволил и я даже никаким образом не догадывалась о его истинных чувствах ко мне. После этого я видела его, причём он бросал на меня красноречивые взгляды, но их смысл стал понятен мне много позднее, а тогда даже внимания на них не обращала. Мы с Ритой встречали его несколько раз в галошах на босу ногу и по этой причине Рита окрестила его "Тимофеем в резиновых галошах".

 Так вот, из темноты выплыла фигура "Тимофея в резиновых галошах". Тоном, не допускающим отказа, он произнёс: "Лёнька, отойдём в сторону". Лёня сделал несколько шагов в сторону, обратную той, куда мы шли. Я последовала за ним. "А Вы подождите здесь," — приказал мне Тимофей. Пришлось подчиниться. Они ушли. А я осталась стоять одна в темноте ночи и безмолвии полей.

 Прошло довольно много времени. Откуда-то издалека доносились сердитые голоса Лёни и Тимофея, но о чём они говорили, я не могла понять — было слишком далеко. Вот послышались звуки похожие на удары по щекам, затем всё стихло. Смысл происходящего по-прежнему ещё не доходил до моего сознания. Вблизи раздались шаги, кто-то шёл ко мне. "Наконец-то", — обрадованно подумала я. Но каково же было моё удивление, когда вместо так горячо ожидаемого Лёни, я увидела ненавистную физиономию Тимофея!

 —  А где же Лёня? —  спросила я ещё в надежде, что он появится вслед за Тимофеем.

 —  Лёнька больше не придёт, никогда не придёт — презрительно, сквозь зубы процедил Тимофей. — Как? — в ужасе воскликнула я.

 —  Что ты с ним сделал? — смысл происходящего наконец-то стал доходить до меня.

 —  Я отослал его домой, — в прежнем тоне заявил Тимофей.

 —  А как же я? —  отчаяние прозвучало в моём голосе.

 —  А тебя провожу я!

 О, господи! Моему негодованию не было предела!

 —  Но я не хочу, чтобы ты меня провожал! Не хочу… не хочу…не хочу…Зачем ты это сделал! Я не пойду с тобой! Я... мне... мне нравится Лёня," — отчаяние моё было так велико и всё происходящее так ошеломило, что признание в своих чувствах, о которых ещё никто не знал, невольно вырвалось из моих уст. Я стояла как вкопанная и не могла ни шага сделать в сторону дома.

 Тимофей взял меня за руку: "Пойдём, дойдём до парка, я тебе всё объясню». В ожидании услышать хоть в какой-то мере утешительное объяснение я покорно поплелась рядом с Тимофеем. Он что-то говорил, но я не слышала. В уме было только одно: "Как же это всё могло произойти? И как Лёня так легко мог уступить..." Сначала я испугалась за него, думая, что Тимофей ему что-то сделал, но когда поняла, что Лёня целым и невредимым ушёл домой, возмутилась. " Как же он мог так поступить?"

 Дошли до парка. В изнеможении я прислонилась к дереву. "Ну, говори, что ты хотел мне объяснить," — сейчас наконец-то всё выяснится, и я успокоенная пойду домой, подумалось мне. Тимофей упёрся руками в ствол дерева, около которого я стояла, так что я оказалась почти в его объятьях, близко-близко посмотрел мне в глаза и начал: " Лёнька больше никогда не придёт сюда, потому что я люблю тебя," —  его признание было таким смелым, таким неожиданным и сказано было таким по - мужски властным тоном, так прямо, как мне ещё никто до сих пор не говорил, так что даже при всём моём возмущении услышанным, я смутилась. В первую минуту я даже не нашлась, что сказать. А он продолжал: " Пока ты здесь, я не допущу, чтобы ты с кем-нибудь, кроме меня, дружила. Лёньку забудь. Осенью, когда у вас кончится практика, мы уедем к твоим родителям и с их разрешения поженимся". Всё во мне закипело от негодования: "Вот как! Ты уже всё решил! Какой умный! Распорядился! А у меня ты спросил? Спросил ты, согласна я с твоими планами или нет? Я что тебе — вещь, которой можно распоряжаться как вздумается? Я Лёню люблю и никого не хочу знать, кроме него, ясно!" "Да, я это знаю, но дружить с ним ты не будешь," — столько непреклонности и твёрдости было в тоне, которым были сказаны эти слова, что мне стало жутко. Мне уже ясно представилось наше с Лёней печальное будущее, мне стало страшно от предчувствия, что Тимофей осуществит свою угрозу. Я совсем упала духом, растерялась.

 "Нет, ты никогда этого не сделаешь, слышишь," — в отчаянии воскликнула я. И тут мне в голову пришла спасительная мысль: " Ты просто пьян," — крикнула я. Оказывается я угадала: " Да, я действительно немного выпил, но моя голова совершенно трезва ". Больше надежды не было. Устало я попросила: "Хорошо, отпусти меня домой". Он всё ещё держал меня между стволом дерева и собой, в кольце своих рук. Не помню, как мы дошли до ворот нашего дома и как удалось мне от него отделаться. Но к его чести, он ничего плохого мне не сделал, своими физическими действиями, конечно, только, помню, взял меня за руку, которую я тут же с отвращением отдёрнула. Ради справедливости нужно сказать, что парень он был даже симпатичный, галош не было и в помине, на нём был изысканный костюм, но прикосновение любого, кроме Лёни, в то время для меня было совершенно недопустимым. Сейчас, когда моя жизнь сложилась предельно трагически, когда в минуты крайнего отчаяния, которые случаются всё чаще и чаще, вспоминая этот эпизод своего прошлого, я испытываю острое сожаление, что Тимофей не осуществил свою угрозу. Но что прошло, то прошло и изменить прошлое невозможно.

 Дома я долго не могла уснуть, только к утру забылась, а утром рано приехал мой брат. Это было, как сейчас помню, 2-го июля, воскресный день, и в районном центре должен был состояться народный праздник Сабантуй.