44
Мы и Миркины уезжали из Алма-Аты 31 июля.
Билеты нам достались в «нулевой» вагон — да, на табличке с номером вагона значилось: «0». Это показалось мне символичным... «Нулевой вагон»... Мы уезжали в «нулевом вагоне»...
И Миркиных, и нас пришли проводить старые друзья, старые знакомые... Среди тех, кто пришел проститься с нами, были Володя и Валюша Берденниковы, с которыми прожили мы, по сути, всю нашу карагандинскую и алма-атинскую жизнь, и Леня и Соня Вайсберги, ближайшие наши друзья по духу и убеждениям, и Витя Мироглов, с которым наши отношения кратко разладились после истории с «Вольным проездом», а тут он пришел, мы обнялись, расцеловались, все разделявшее нас, ушло, исчезло в тот миг... Пришла Руфь, роднее которой никого у нас не было, пришел Александр Лазаревич Жовтис, пришел Морис Симашко, давний наш друг, не друг — скорее брат. Пришла Тамара Калеева, бескорыстно перепечатавшая все 500 страниц моих «Эллинов и иудеев»... Пришел Сергей Ларин, сосед наш по квартире, живший под нами, на третьем этаже... Пришла Надя Чернова, с которой мы работали вместе в «Просторе», и с нею — Лариса Дробот, наш корректор, читавшая верстку всех моих вещей, опубликованных в журнале, странная одинокая, красивая женщина, бывавшая у нас дома, а мы — у нее... Был Игорь Мандель и жена его Ира, на чьей свадьбе в шестидесятых я разыгрывал, хорошо подвыпив, роль тамады...
Было много друзей и знакомых Володи и Нэли, кто-то фотографировал, кто-то снимал на кинопленку... Не знаю, как для других, для меня это все было подобно смерти — без воскрешения... И было горько, страшно, безысходно... Да, там были дети — Мариша, Сашенька, Миша... Здесь была — прожитая жизнь... Жизнь, для которой я стал чужим...
Объятия, поцелуи, слезы... И руки, машущие вслед тронувшему поезду...
Надя Чернова — уже в Америку — прислала стихотворение, вложив его в письмо Руфи:
До вагонных дверей растеряет себя незабудка —
Вот и сдвинулся мир, а казалось, что он недвижим.
Уходя, оглянись!
Может, все это глупая шутка
И твой путь до Москвы, а не к дальним погостам чужим..
Уходя, оглянись!
Не твоим ли дыханьем согрета
Эта желтая степь,
и не чуя смертельный удар,
Дозревает урюк, догорает зеленое лето
И на всех языках не смолкает восточный базар.
Я не верю еще, я еще не готова проститься.
Этот поезд уйдет, но потом возвратится назад.
Что же с нами стряслось?..
Как от стаи отбитая птица,
Ты все кружишь один и под выстрелы мчишь наугад.
Я хожу на вокзал, где кричат поезда с перегона,
Где седой машинист на прикурку попросит огня,
И все чудится мне: из дверей нулевого вагона
Ты сойдешь на перрон и как прежде обнимешь меня...
Последняя строчка была совершенно фантастической, но и в тот прощальный миг мне хотелось всех обнять, прижать к груди, неотрывно, навсегда... Караганду, Алма-Ату, всю отделившуюся от меня, канувшую в прошлое жизнь...
Свободное копирование
