В Москве знакомая тети Веры (они вместе отбывали срок в лагере), вдова расстрелянного в 30-х гг. писателя Макарова, связала меня с писателем Львом Кассилем. Он, кстати, был не только одним из известнейших детских писателей страны, но и — в ту пору — депутатом Верховного Совета СССР. Мы поговорили по телефону, он пригласил меня к себе. Я приехал. Он жил в квартире на втором, кажется, этаже в доме, находившемся в проезде Художественного театра. Квартира его поразила меня тем, что была она забита вещами, особенно мне запомнился громадный радиоприемник, по нему шла передача Би-би-си... Кассиль попросил рассказать о нашей истории, внимательно все выслушал и обещал выяснить, что можно предпринять против несправедливости, которая обрушилась на наши головы.
Я ушел обнадеженный. Еще бы, Кассиль... К тому же — депутат...
Мы условились, что через несколько дней я позвоню ему. И я позвонил...
Разговор наш был краток. Он сказал: ничего не надо делать, пускай все остается, как есть. Никаких комментариев не последовало, да я и не добивался разъяснений...
Была золотая осень, синее небо над головой, прозрачный воздух, в котором контуры домов казались вычерченными на ватмане тонким рейсфедером. Солнце заливало яркими негреющими лучами улицы, площади... Но я существовал словно в другом мире, точнее — одновременно в двух мирах, не зная, какой из них — настоящий....
Шел зловещий 1948 год, Кассиль знал изнутри, что происходит «наверху», кому и зачем понадобилось развязать кампанию против так называемых «космополитов», «безродных» и «беспаспортных бродяг в человечестве»... Сознавал ли он бесполезность любого протеста или боялся за собственную шкуру?.. Я склонялся к последнему. Я был «мальчик из провинции», где мне было охватить всю ситуацию... Я чувствовал только одно: жизнь кончена...
Свободное копирование
