В конце 1916 года, не знаю уж по чьему повелению, меня вдруг перевели в команду вольноопределяющихся. Когда уходил с вещами из роты, Ольхин с издевкой сказал:
— Иди, лапоть вологодский! В вольных тебе самое место. Какой ты, к черту, унтер? Ни скомандовать, ни отматерить солдата не умеешь.
Мне поручили занятия по огневой подготовке в учебной команде полка. В штабе, по-видимому, учли, что я отлично стрелял из винтовки и хорошо знал устройство станкового пулемета «Максим». Иногда нас, «вольных», привлекали к проведению занятий и в ротах. В эти дни вместо привычных «ты», «братец», а то и просто «олух» я впервые услышал обращение офицеров ко мне на «вы». Это меня смущало, приводило в замешательство и в то же время приятно щекотало самолюбие. Как же! Из деревенского «быдла» шагнул к господским сословиям!
В команде вольноопределяющихся люди были образованные и стояли ближе к политике, чем солдатская масса. Вечерами в помещениях, где мы жили, нередко возникали весьма опасные по тем временам разговоры о бестолковости царя и его министров, о мошенниках и казнокрадах в армии, о рабочих забастовках и крестьянских бунтах в губерниях. Упоминали о придворном старце Григории Распутине, с ухмылками говорили о его интимных связях с самой царицей. Но и здесь толковых пояснений о происходивших в стране событиях я не слышал. Все суждения носили характер раздраженного брюзжания, обличения тех или других личностей, возмущения разными беспорядками и напоминали скорее не серьезные споры, а перепевание всевозможных слухов и догадок. Был, правда, в команде один паренек из студентов, будто бы состоявший в какой-то тайной партии.
Что касается меня, то я по-прежнему оставался в социальных и политических вопросах совершеннейшим профаном, хотя критику властей и непристойные байки про царскую семью слушал теперь и воспринимал всерьез, без былого крестьянского равнодушия.
Свободное копирование
